Миражи и маски Паралеи - страница 3

База землян являлась скучнейшим местом в её глазах. Тут сновали одинаково одетые люди с неинтересной ей деятельностью, малопонятным языком, насыщенным техническими терминами, и глубокого смысла их языка ей совсем не хотелось постичь, как ни переживал по этому поводу папочка. Их премудрость вгоняла её в сон. Достаточно и тех слов, которыми она ловко управлялась в процессе общения с ними всеми. Любовные слова, выученные с Антоном, использовались только для домашнего пользования. Она с усмешкой вспоминала свои девические представления о том, насколько волшебным казался ей скрытый мир с прекрасными землянами и их тайнами. А сейчас они мало интересовали её, как и их тайны.

Лучшими из всех, кто и жили в подземном городе, были Антон и Артур. Ещё, пожалуй, Олег. Если бы не приступы его угрюмости. Но последнее время насупленное лицо и поведенческая отстранённость стала скорее его нормой, он даже Икринке перестал улыбаться. Сама же она всё чаще погружалась в безразличие ко всему, даже к Антону. Франк пичкал её какими-то шариками. Зачем? Она не слушала его объяснений. Надо ей и ребёнку. И всё. А все его лекции пропускала сквозь себя как сквозь пустоту.

– Всё не так, – думала она любимой присказкой дедушки, – всё не то, что я думала. – Живот приводил её в отчаяние. И всё чаще она отпихивала Антона почти с ненавистью. Он был во всём виноват, и эта любовь, – лучше бы её не было! Но он смиренно нёс крест своей любви к ней и никогда не обижал, периодически делая попытки любить и ласкать её, как и прежде. Иногда она позволяла, а иногда и нет, даже видя, что он страдает от невнимания. Нэя внушала ей, что она не имеет права лишать его любви даже сейчас, объясняя, что это нужно и ребёнку тоже. Он питается любовью родителей, уверяла её вечная дурочка. Но Икринке, поскольку её одолевали тягостные раздумья, нравилось, что и Антону тоже плохо.

– Я не хочу ребёнка, – капризничала она, чем приводила его в отчаяние. Даже её красота как бы размылась в ней.

– Это от того, – говорила Нэя, – что ты отдаёшь свою красоту ребёнку. А когда он родится, красота к тебе вернётся и лишь удвоится.

Икринке было удивительно, почему Антон не перестал любить её и желать. И опять Нэя – наставница говорила ей:

– Ты счастливая, и он любит тебя по-настоящему. А если бы любил для себя, то отношение было бы иным.

Несмотря на брюзжание отца, она чувствовала, что это продиктовано его тревогой за неё, что не было ей привычно. Ведь ей казалось, что он никогда не любил её. И она в первое время своей жизни здесь не встречала с его стороны ничего, кроме его вечной отстранённости и некой непонятной печали при взгляде на неё.

Войдя в холл, благодаря своему золотому коду доступа, она, пока дверь бесшумно не вошла в стену, первый миг не сразу поняла, что она увидела. На синей поверхности стола в синем платье сидела Нэя, и ноги её были открыты до самых бёдер. Платье было задрано, а папенька массировал её узкие ступни и смеялся столь непривычно для Икринки, как мальчик, радуясь своей дурочке, как никогда не радовался ей, своей дочери, или её матери, насколько она помнила. Хотя помнила она немногое, но абсолютно всё и в деталях. В смехе было нечто несообразное с ним и нелепое для неё, привычной к совсем другому его облику и поведению.

Нэя была похожа на фею, сидящую на поверхности воды, не могущую утонуть из-за своей лёгкости. Но Нэя-то лёгкой не была. Чего стоила её мясистая грудь, которую она вечно выпячивала и открывала своими декольте. И все туда старались заглянуть. Как неловко было Икринке стоять около Нэи, если рядом находился и Антон, когда Нэя их встречала в лесопарке и лезла общаться, бросалась к ним как к родным. Часто и таскалась за ними по дорожкам, не желая гулять одна. Она неумолчно болтала, смеялась и привлекала всегда внимание других своей пестротой, своим показным весельем, своими камнями, которые выставляла всем на глаза, чтобы все видели, кто она и какая она, нарядная, забалованная щедростью и любовью. Ей уступали дорогу, смотрели вслед, она разгоралась румянцем, возбуждалась нездоровым оживлением. В её браваде было что-то и наигранное, болезненное даже, но Икринка её нисколько не жалела. За что бы?