Миражи и маски Паралеи - страница 61

– Догадливая, – растянул свои резиновые губы Чапос, но обращаясь к Нэе. – Знает, что за любование на красивые сиси один лишь жених и расщедрится на такой вот подарок. А чужой дядя никогда. И что же? – он обернулся к Ненаре. – Нравлюсь я тебе?

– Да… сильно… как увидела, подумала, мне бы такого мужа…

– Будешь меня любить, но с настоящей уже женской щедростью? Не всякому жениху настолько уж и дорога невинность девушки, уж поверь. Если же он вдруг уйдёт искать себе другую невинную невесту, то со мной жить будешь, как с мужем уже настоящим. Мне Лирэна – шлюха истрёпанная надоела. А захочешь, так будешь тут администратором. С деньгами ты другого жениха найдёшь быстро, я возражать не буду. А платье по любому будет твоим.

– Зря ты не выбрал себе профессию лицедея, – произнесла Нэя, ненавидя его так, что даже живот заныл. – Тварь гребнистая! – она вскочила и помчалась прочь под его возглас.

– Опомнись, пока не поздно!

Опомнившись уже в городской толчее, она и обнаружила, что забыла на диване в «Нелюдиме» уже и сумочку, поскольку Чапос во время её обморока расстегнул пояс у платья и отшвырнул его в сторону. А в сумочке пропуск в ЦЭССЭИ! Вместе с охватившим её холодом накатила паника. Вернуться в этот «Нелюдим», где остался Чапос? Но он мог направиться вместе с невольницей Ненарой в узорчатую башню, в свою персональную нору, запрятанную в глубинах заведения Азиры-Ароф для похотливых, а порой и злобных нелюдимов. И уж точно не ради примерки платья. А Ненара, как ни посмотри на неё, добровольно стала невольницей. Или он тоже ушёл из этого гнусно-роскошного «Нелюдима» по своим уже тёмным делам и запутанным тропам, как только сама Нэя убежала. Чего Чапосу, всем на свете обожравшемуся, там оставаться? Он же сказал Ненаре; придёшь ко мне к ночи. Заплатишь за платье…

Только не верила она, что способен он отдать столь безмерно дорогое изделие, украшенное драгоценными камнями, глупой и простой Ненаре, приходи она к нему хоть сто вечеров подряд. Всё ложь, и его обещания, и его показушная щедрость. Единственное чего он хотел, – задеть Нэю, вызвать хоть какой отклик с её стороны, невольный жест сожаления, если уж и не вскрик: «Нет! Пусть посторонние выйдут». Тварь гребнистая, пропивший всякую уже чувствительность и истребивший человеческое в себе. И подумала вдруг; а как бы Уничка, любившая эту мразь, радовалась бы в своё время такому-то подарку…

Нэя дрожала не от холода, – холод был как раз терпимый, – а от непонимания, как попасть за стену домой? Сообщить о своей безвыходной ситуации Рудольфу она не могла. У неё уже не было с ним связи.

Никогда уже её тело не станет тем прежним, лёгким, когда забываешь о нём, особенно в полёте, когда она превращалась в сплошные воздушные крылья… А не раздутым и ощутимым настолько, что оно напоминает о себе ежеминутно своей тяжестью, став бременем, став отталкивающим и для собственных глаз. Видеть себя в зеркала Икринке не хотелось даже по необходимости. Она сидела в парке на скамейке и пыталась поймать зверька, снующего в нижних ветвях, попрошайничающего подачку, лакомство, и неуловимого, как ни старалась она его ухватить. Антон уехал на объект в горы. Ей было одиноко. Привычно уже одиноко в дни его отсутствия.

Взглянув в перспективу аллеи, обрамлённую изумрудно-сиреневыми кронами высоких лаковых деревьев, в слизывающем их краски вечернем сумраке она увидела Нэю. Нэя, обычно устремлённая вверх, так что одежда казалась принадлежностью какого-то летающего существа, лишь случайно спустившегося на планетную твердь, скользящая и лёгкая, вдруг показалась мизерной и пригнутой. Она еле брела и будто пошатывалась. Увидев Икринку, она облегчённо плюхнулась на скамейку рядом. От неё пахло вином, как было от дедушки. Икринка в ужасе отшатнулась от Нэи. Чудесный шарфик в радужных разводах был завязан на шее каким-то косым узлом и так туго, что Икринке хотелось тут же развязать его, чтобы Нэя не задохнулась при неосторожной попытке повертеть шеей. Что Икринка и сделала довольно ловко и быстро, удивляясь, кто бы мог так его затянуть. Красивое платье, как и все её одеяния обладающее радостным воздействием на зрение, показалось скомканным и как-то косо на ней сидящим. Неясно, от чего происходило такое вот неряшливое впечатление, никакого заметного урона или пятен заметно не было. Видимо, это шло изнутри самой Нэи.