Миры Эры. Книга Третья. Трудный Хлеб - страница 4



Восемь лет назад я прибыла в Америку, потеряв до копейки всё причитавшееся мне по праву, но как только я ступила на эту землю, Новый Свет приветствовал меня, дав мне работу и возможность пользоваться всеми благами американской жизни. Даже будучи первое время бедна, я зарабатывала достаточно, чтобы хорошо питаться, прилично одеваться и с комфортом разместиться в одной из тех удивительно оборудованных крошечных квартирок (где действительно всё, что нужно, умещалось в одной единственной комнате), какие можно найти только в США. Мини-кухня, спрятанная в шкафу, казалась игрушечной, служа мне непрестанным источником развлечения со всеми её электрическими приборами, начиная с белоснежной крошки-плиты и заканчивая тостерницей. А ещё там была так называемая "кровать Мёрфи", днём скрывавшаяся в гардеробе, а на ночь вынимавшаяся наружу, загромождая собой всё пространство "квартирки", что крайне меня забавляло, хотя я всегда относилась к ней с огромным почтением, опасаясь, как бы однажды ночью та не вздумала захлопнуться, исчезнув вместе со мной в своей нише!

После ужасающей, безнадёжной, отчаянной бедности, которую мне довелось пережить в России и в Европе в послереволюционные годы, та бедность в Америке оказалась сравнительно приятной. Не потому ли я, в отличие от моих новых земляков, так ценю всё обретённое мной в Америке, что до сих пор сомневаюсь в реальности происходящего, особенно оглядываясь назад на те страшные дни и ночи Революции или ещё дальше – на годы моего детства и юности. Подобно волшебной сказке, позже обернувшейся ночным кошмаром, те воспоминания из прошлой жизни возвращаются ко мне, сидящей у своего американского очага в надежде, что никакие перемены более нас не коснутся и наше благополучие будет длиться вечно.

Часть Первая. В Европе



Первая страница заграничного паспорта Ирины.

Через Германию

Ирина Скарятина – от первого лица

Стоило мне в Ревеле войти в своё купе, как моим глазам было явлено очередное подтверждение того, сколь тесен мир, ведь там сидел мой старый знакомый – граф А. Мантейфель, с кем в юности я танцевала на балах и которого не видела уже много лет. Хотя мы никогда близко не общались, однако было приятно встретить кого-то из прошлой жизни, и мы проговорили до тех пор, пока ему не пришло время сходить с поезда. Позже в купе зашли двое мужчин, а затем молодая женщина, и все они тоже оказались весьма приятными попутчиками. Когда спустилась ночь, нами было принято решение устроиться лёжа на двух имевшихся сиденьях: мужчинам – на одном, а мне и моей спутнице – на другом, однако той удалось найти себе в соседнем купе место получше, и таким образом всё "ложе" оказалось в моём полном распоряжении – неслыханная роскошь, с которой я не сталкивалась с дореволюционных времён.

Прощаясь в Берлине со своими не собиравшимися ехать дальше попутчиками, я была поражена, услышав, что эти двое господ являлись важными большевиками, чьи имена были широко известны в России. Но что бы они ни совершали там, будучи воинствующими представителями новой власти, я должна признать, что в качестве товарищей по поездке, не афишировавших свою личность, они вели себя чрезвычайно галантно, обладая изысканейшими манерами.

Тем не менее несколько месяцев спустя, когда я всё ещё пребывала в Англии, до моих ушей дошла удивительная сплетня, запущенная, очевидно, той нашей молодой спутницей. В ней утверждалось, что я, вне всяких сомнений, коммунистка, поскольку явно находилась в дружеских отношениях с двумя значимыми большевиками, ехавшими со мной в одном купе и даже целовавшими мне руку, прощаясь на перроне. А когда я запротестовала, попытавшись объяснить даме, столь охотно поведавшей мне эту историю, что я до самого момента расставания не имела ни малейшего представления, кем являлись те джентльмены, стало ясно, что она мне ничуть не поверила, хотя и вежливо произнесла: "Ну, разумеется, разумеется".