Миры - страница 13
Видели бы вы, как выглядит сейчас море. Оно совсем стихло, превратилось в какую-то лужу. И в нём тоже всё вымерло. На земле хоть крысы есть. Хотя, вероятно, на глубине могли остаться какие-нибудь беспозвоночные. Но ничего живого ни разу пока что не всплыло. Такое впечатление, что живым и подвижным, меняющимся и волнующимся море было до катастрофы благодаря обитающим в нём живым существам. Забросить в море сейчас удочку было бы подобно тому, как забросить удочку в унитаз, это лишь станет чёрным юмором или симптомом тяжёлой психологической патологии. Съехавший с катушек умирающий грязный оборванец, хихикая и кривляясь, закидывает удочку в мёртвое солёное болото, которое когда-то было морем, такая картина стоит у меня в голове. Может я видел это, а может, приснилось. Сознание давно не чётко, сон и реальность конкурируют по реалистичности.
Поиск иной еды, кроме крыс, продолжается беспрерывно, хотя и мимоходом. Можно разрывать руины, пытаться искать склады, обшаривать уцелевшие дома. Такой еды всё меньше. Все, наверное, мечтают найти склад с едой в сухом безопасном глубоком подземелье, где можно утроиться королём на весь остаток жизни, среди бесконечных полок, заставленных деликатесами, и писать мемуары при свете свечей или генератора, найденного там же. Но, это лишь мечты. Да, одно время мы пробовали выращивать в сырых подвалах грибы, им не нужен свет. Но грибы не очень много дают организму, а их выращивание, оказалось, тоже требует много сил. Традиция выращивать грибы осталась в прошлом, когда силы ушли.
А вот и мой сосед. Приехали. Опять на моей территории. Раньше я даже общался с ним, как и с другими. Сейчас я чувствую только всё усиливающееся раздражение, когда вижу эти опустившиеся создания, грязные, шатающиеся, обросшие, прикрытые лохмотьями, короче, такие же, как я сам. Может поэтому они меня и раздражают. Они заменяют мне зеркала, которые были бы сейчас совсем не уместны. Это моя территория, это единственное место в этом сраном грёбаном зловонном мире, где ещё не так страшно находиться. У меня тут есть только руины, и питаюсь я чёртовыми крысами. Понимаете – крысами! Так почему меня не оставить в покое хотя бы здесь?! О, как меня достали эти грязные дегенераты. Он еле ходит. И дошёл-таки до моей ловушки, и достал из неё только что пойманную – мою – крысу! Просто замечательно. Просто зашибись. Ещё и хочет убежать с ней. Я, конечно, бегаю уже плохо, но он-то вообще еле шевелится. Уже и крысу, наверное, поймать сам не может, вот и приплёлся сюда, чтоб обчищать мои ловушки. Я бегу за ним по лабиринту руин, среди обвалившихся стен, старых куч кирпича и бетона, торчащей арматуры и рассыпанного стекла, уже припорошенного грязью от времени, но всё ещё хрустящего под ногами. А вот и он. Не много же он пробежал. Упал, лежит в разломе бетонной плиты, прижимает к себе эту дохлую крысу. Боится. Правильно делает, что боится. Я отбираю у него крысу, он не отдаёт, боится, а не отдаёт, видно, голод сильнее. Тогда я душу его. Господи, как же он ослабел. Как грязный ягнёнок. Немного побившись, он затихает. Я беру крысу и кладу в свою плетёную сумку. Я устал, надо отдохнуть.
Сижу на большой бетонной плите, торчащей под углом сорок пять градусов из кучи того, что было когда-то высотным зданием, смотрю на вид, простирающийся вокруг, на это грязное в лохмотьях создание, мёртвое и спокойное, и думаю. Приходят воспоминания. Вот уже 10 лет, как мы живём тут бок обок, на своих территориях. Когда-то мы были сильнее и здоровее и даже разговаривали, бегали, разбирали руины, намереваясь создать себе человеческое жилище и найти нормальной пищи. Помогали друг другу. Вспоминали тот мир. Потом общение становилось всё реже. Наконец, условием стало – не пересекать границ охотничьих угодий друг друга. Вспоминали тот мир… Да-да, я же знал его ещё раньше, в том мире. Я совсем забыл об этом.