– Сердце – вот стоящее проявление! – кричал, погибая, Тоео. – Чувство искреннее, наслаждения танец – лучшее, что случается с нами. Мир живёт ради этих встреч. Великолепных, страстных, пускай и конечных! В минуты любви нет сомнений и нет препятствий. И всё тускнеет перед напором этого чувства… – задыхался, теряя сознание, Тоео.
Сила дикая вдруг отпустила его, вернула шее привычное положение. Тоео повалился на колени, а госпожа захрипела:
– Увлечение непостоянно, хочется навсегда…
– Любовь есть то, что ты любишь, – шептал в ответ Тоео. – Не то, что любит тебя. Это и есть навсегда. Силу страдания, чувства, их часы – продолжаем мы сами. Вещи желанные, вообразимые – бесценны своей недостижимостью, хрупкостью своей, истечением, памятью. Чувство разочарования порою сметает нас ярче любых счастливых дней. Никто не может нам запретить любить. И в этом чудо жизни.
Безмолвно стало в покоях, глуше. Точно ушло разрушительное клокотание зла. Не было больше в отражении госпожи ни свирепости, ни приговора. Какое-то белое испарение источалось из неё, зависало скоплениями в воздухе. Затем этот странный туман тёплым дуновением проскользил по щеке Тоео и втянулся неспешно внутрь зеркала, высвободив из потусторонней поверхности памятную табличку и какой-то круглый предмет.
– Ты достоин следовать выше. Доке – сестры дар, поможет в предназначении, – проговорила спокойно госпожа, указав на бронзовое зеркальце, чудесно проявившееся на ритуальном столе. – Как меч заключает дух воина, так доке являет дух сестры. Возьми его и ступай. Не ради любви иди, а во имя расплаты. За пределами ждёт Фудо. Я же должна покоя найти исток.
Тоео поднял зеркало, стал рассматривать его на ладони – в центре его оборотной стороны в потоках бронзовой воды плыла черепаха, через панцирь её проходила петлёй соломенная нить, а в небе над черепахой кружил журавль. Такое доке, подаренное с добрым чувством, обещало владельцу долгую, радостную жизнь, а подаренное с чувством злым, напротив, лишало и крепи, и счастья.
* * *
У покоев госпожи в коридоре ожидал Фудо. В руках он держал походный короб Тоео, а увидев и самого владельца вещей, приветственно закивал.
– Бонза Тоео, как я рад и мудрости вашей, и поручению. Бывало ведь, что и на край земли или без глаза, положим, без имени. – В этот момент снова заносился по рёкану гонга зов, сообщая о наступлении часа тигра18. – Вот, в самый раз. Облачайтесь скорее в своё непритворное, и проследуем в пустоту, в башню, где всё и решится.
Тоео не изумлялся уже прозорливости управителя, больше его беспокоили мысли о непременной расплате за случившийся обман. Он извлёк из короба доспехи ярко-алые, защиту на локти и голени эбонитовую, шлем воина с пунцовыми шнурами и широкими защитными крыльями, за который Тоео звали в бою «Государь лев». И предстал перед Фудо теперь не бонза, а воин спокойный и грозный, сжимавший в руках не знавший поражения смертоносный в два сяку19 меч.
– Из пучины боли и зла – в обитель духа и крепости. Следуй за мной, буси Тоео. – И Фудо направился в верхние пределы рёкана.
Третья башня постоялого дома ослепила Тоео и своими просторами, и огнями-потоками. Широкий церемониальный зал без сёдзи и комнат, открытый со всех сторон луне, продуваемый горными ду́хами, предстал Тоео после натопленных, тусклых пределов свежим и благостным, ясным от многочисленных огней, подвешенных под сводами крыши, линиями разбегающихся внутри медных торо.
