Вышла и прикрыла за собой дверь. Сердце выскакивало из груди, в лицо хлынул жар. Хорошо – темно. Что я делаю, о чем думаю? А нормально не думалось, мысли мелькали обрывочно, острыми больными вспышками. Их объединяла непонятная, но непогрешимая, на мой взгляд, логика, которая странным образом оправдывала то, что я собиралась сделать: ярая моралистка, значит? Олежка… предатель, Ромку жаль - не смогу…, годы бегут..., мой женский цикл… самая серединка… Боже-Боже! Глаза какие - черные, наш… нет его уже, и не спросит никто, если что, не предъявит. И он нравится… очень, я смогу. Потому что хочу!
В предбаннике было темно. Потянула с плеч шаль, кинула куда-то в темноту, оставив ее там. Постояла, прислушиваясь к себе - сердце странным образом успокаивалось, уже не чувствовалось никакой отчаянной решимости, никакого надрыва. Только деловитое спокойствие – я знала, что буду делать и даже - что за чем.
Толкнула дверь и вошла в парилку, там осмотрелась. Керосинка стояла на крохотном подоконнике такого же малюсенького окошка, освещая баню слабым красноватым светом. Танкист послушно лежал на лавке лицом вниз уже раздетый, и казалось, уснул, пригревшись во влажном тепле. Во всяком случае, не двинулся и на мой приход никак не отреагировал. Подхватив тяжелую деревянную шайку и подивившись предусмотрительности бабы Мани даже в таких мелочах и тонкостях, я навела теплой воды, смешав кипяток из котла и холодную воду из бочки. Попробовала рукой, зачерпнула ковшиком, тихо спросила чуть дрогнувшим голосом:
- Ты там не уснул еще?
- Уснешь тут, - проворчал он из-под руки.
- Сейчас окачу тебя водичкой. Скажешь как она тебе – хорошая? А вот и напар, - заметила я под лавкой надколотую эмалированную кастрюльку с темной жидкостью. Подняла, переставила ближе к полку, чтобы не забыть. Подступила сама, окинула взглядом неподвижное мужское тело - чуть кривоватые ноги, крепкие ягодицы, жилистый торс с широким разворотом плеч и замерла, увидев…
- Ваня… что это? – потянулась рукой и осторожно коснулась поморщенной и лоснящейся, покрытой страшными рубцами кожи. Весь бок, которым он был повернут ко мне, почти все предплечье… Мужчина нервно дернулся и чуть сдвинулся в сторону от меня.
- Алена... душной я сейчас, как старый козел – чистый ахриян, отошла бы подальше, - прозвучало почти угрожающе. Потом, уже спокойнее, все же ответил на мой вопрос: - Горел… давно уже.
- А это? – легонько ткнула я пальцем в глубокий круглый шрам под лопаткой.
- А это… тогда же - фрицы как раз на мне и пристрелялись. Есть две-три секунды, пока огонь охватит боевое отделение, я шел через верх последним - нижний заклинило… - помолчал, а потом напряженно попросил: - Иди уже, не дразнись зря-то…
- Я и не дразнюсь, я обещаю, Ваня. Лежи! Сам сказал – как душной козел, - уже почти спокойно ответила я, - вымою тебя.
Щедро окатила его водой из ковшика и увидела, как чуть расслабились напряженные мышцы, удобнее прилегла голова на сложенные под ней многострадальные руки. Вспомнила… и решила, что успею полечить потом, когда вымою его. Сняла с гвоздя длинную, плетенную из мочала ветошку, намылила квадратным куском темного хозяйственного мыла, прошлась первый раз по его спине, старательно обходя больное место, тихо попросила:
- Не засыпай только…
- Говорила уже, - тихо огрызнулся он сквозь зубы.
Вымыла со спины всего – от пяток до макушки. Ласково огладила рукой больную кожу, намылила короткие жесткие волосы, вспенивая на них не самое ароматное хозяйственное мыло и страшно пожалела, что это не тот французский шампунь с ароматом туалетной воды, который я покупала… дернула головой, прогоняя ненужные сейчас мысли. Хотя бы земляничное мыло не убирала, эх, баба Маня! Замирая сама, прошлась ноготками по коже головы под его волосами, крепко потерла с мылом за ушами, попросила:
