Дверь распахнулась. На пороге стоял танкист уже без шлемофона в руках и устало улыбался:
- Проводите кто? Темно, не видать ни зги – в какой стороне банька-то у вас?
Баба Маня резво дернулась к нему и споткнулась, я подхватила ее и усадила, поглаживая худенькие вздрагивающие плечи, а танкист сказал с участием:
- Да что же ты, мать, все суетишься? Внучка вон покажет.
И шагнул за дверь первым, держа в руках сверток со свежей одеждой, а баба Маня обернулась ко мне:
- Накинь… а-а-а! Сходи быстро, оставишь там ему керосинку. Склянку с мазью для рук отдай, но вначале пускай подержит пальцы в травяном напаре – скажи… ванночку нужно сделать перед мазью. Не послушает же, не станет! Они ж дурные! Или уснет. И полотенце… полотенце тоже! Не готова, опять не готова, да что ж такое-то? Да разве к такому можно быть…? – тихо заплакала она, - Господи, как же жалко его…
- Валерьянки обязательно выпейте, Мария Львовна. Я все ему скажу и объясню, успокойтесь, пожалуйста. Давайте сюда, - решительно подошла я и забрала у нее полотенце, а потом потянула из шкафа еще одно - большое.
- Это лучше подойдет. Все хорошо будет, не переживайте. И почему так сразу - смерть? – спросила шепотом, - обойдется еще, может и выживет. Не все на войне погибали.
- Не вернется он с войны, нет уже его, считай. Командир танкового батальона майор Дружанин Иван Георгиевич, я узнавала, - глухо буркнула она и отвернулась, вытирая быстро бегущие слезы, а я шагнула за порог на непослушных ногах, тяжело ворочая в голове новую для себя, ненормальную в самой своей сути информацию.
18. Глава 18
Слева от дома темнел танк, с той стороны – из-за угла, потянуло ветерком, и донесся запах каленого железа и горячего дизельного топлива. Я трусливо отвела глаза и судорожно вздохнула... Иван ждал с другой стороны дома, окликнул меня:
- Давай я свет понесу.
Но я опять заторможено мотнула головой, не соглашаясь. Все было, как во сне. И он – темной тенью. Постояла немного рядом - молча, заново привыкая к мысли, что он настоящий и живой, а еще - "оттудова"… От него тоже пахло мазутом и каленым железом, а от меня – нафталином… Ну и…? О чем тут вообще говорить? Все нереально.
- Лучше ты за мной. Тут все под уклон, так что осторожно – здесь дальше ступени, - помолчала, пока мы шли, потом решилась уточнить: - Ты же с Дона? Говор знакомый. Из низовых или верхних?
- Из чигов, - хмыкнул он, - станица Баковская.
- А я из низовых.
Дальше шли молча. В тесном предбаннике я освободила руки – поставила лампу на лавку и рядом - скляночку с зеленой мазью, положила полотенца. Взглянула на него и поймала вороватый взгляд под распахнувшийся полушалок. Он кривовато улыбнулся, будто извиняясь, и спросил:
- Сама как здесь? За мужем приехала? Солдатка?
Я отрицательно мотнула головой – нет. Поинтересоваться и себе тоже - в свою очередь? Только зачем оно мне? Но все же зачем-то спросила:
- А ты? Семейный?
- Жена отказалась… отреклась, - ответил он, прямо глядя мне в лицо.
- Было, значит, за что? – хмыкнула я, - надо же – и от меня отреклись. Только я не заслужила.
- Так и я не заслужил. Ты иди, дальше как-ни-то разберусь, - отвернулся он, начиная расстегивать пуговицы комбинезона.
- Я покажу тебе, - качнула я головой, - тут где-то травяной напар бабушка оставила – руки полечишь.
Он хмыкнул: - Разберусь.
- Она так и знала, что не станешь, - согласилась я мысленно с бабой Маней, - я сейчас выйду, а ты раздевайся и ложись на лавку… на живот. Я сказала, - применила я тон, который без отказа работал на стройке.
