Серёжа подходит к одному из взрослых и спрашивает разрешения прокатиться.
– Прошу, – подкатывает к моим ногам красно-чёрный тюбинг, усаживается к краю, и предлагает мне сесть перед ним.
Я опускаюсь в «лодку», прижимаю колени к груди. Серёжа сталкивает нас с вершины двумя фрикциями. Сжимает меня со всех сторон.
Визжу. Для приличия. Мне не страшно совсем. Признаю – даже нравится. Неровности ледовой горки задают скольжению рваный ритм. Потом нас начинает крутить. Мой попутчик хохочет, и вибрация его грудной клетки щекочет затылок.
Край тюбинга подрезает слой снега, и холодная россыпь бьёт в щёки.
– Держи меня! – кричу я, зажмурившись. – Держи меня, не отпускай!
Несколько секунд самых крепких объятий в нашей с ним жизни друг для друга.
Конец спуска. Там, где чёрный лёд полудугой врезается в снег, мы подлетаем. Зависаем в воздухе. Серёжа обхватывает меня ещё крепче. Накрывает подбородком мою голову. Будто боится выронить огромный стеклянный шар.
Снова прилипли к земле. Снег останавливает нас медленно. Объятия не слабеют. Ещё держит меня в своих руках, пока я не заканчиваю смеяться.
– Всё, давай вылезать, – я высвобождаюсь.
– Тебе понравилось? – Серёжа отряхивает рукав дублёнки, выбивает снег как пыль из ковра.
– Спрашиваешь? Очень! Дай помогу, – нежно толкаю его локоть, заставляя развернуться ко мне спиной. Сбиваю последние снежинки с окаёмки воротника.
– Пойдём в обход? – он кивает на подножие склона.
– Только надо вернуть хозяину эту штуку.
– Разумеется. Подождёшь?
Серёжа поднимается в гору легко. Его мощная спина недвижима, как железный щит. Держит верёвку тюбинга сгибом одного пальца.
Спуститься решает, сев пятой точкой на узкую линию льда. Он едет быстро. Хохочет. Зажмурил искрящиеся серые глаза так, что появились лучистые морщинки. Его лицо раскраснелось от смеха и холода. Такой довольный. Заражает настроением, и я рефлекторно улыбаюсь. Он похож на простого русского парня со старых картин, где художники рисовали весёлые гуляния в деревне, когда в нашей стране ещё были цари и перевязанные красными лентами праздники.
Мы начинаем путь обратно. Вдоль остекленевшей речки, мимо спин рыбаков в тулупах. Пар их дыхания ветер гнал к нам, с запахом спирта на голодный желудок.
К городу. Ещё так долго. Под локтями бетонного памятника. На перекрёсток, где светофор будет отсчитывать сто двадцать секунд прежде, чем мы сможем перейти дорогу. И тротуар, параллельный проспекту: широкому, безапелляционно прямому.
– Спасибо, что уговорила меня туда устроиться. Такое поле для деятельности. И отличные перспективы. Владелец, конечно, всё запустил. Как ты узнала про это место?
– От подруги. Ей там очень нравилось раньше, до кризиса.
– Теперь она к нам не ходит?
Зажмуриваюсь, мотаю головой.
– Пригласи её к нам через полгодика. Она обалдеет, как всё изменилось.
– Хорошо. Я бы… я бы хотела пойти к вам работать.
– Серьёзно? Это из-за меня?
– Думаю, нашим с тобой отношениям пойдёт на пользу общее дело.
– Общее прошлое, общее дело. Мы всегда будем вместе. Не боишься мне наскучить? – задорно хмыкает.
– Я буду стараться не сделать этого.
Заебало притворяться!
– Мне нравится, как розовеют твои щёки на морозе, – сытая улыбка.
– Признак здоровья.
– Честно? Не поэтому. Кажется, что ты краснеешь от смущения. Это забавляет.
– Думаешь, после наших объятий на льду меня может смутить прогулка под руку.
– Не это. Мой взгляд.
