Но откуда яичко могло бы к ней прикатиться, Авдотьевна и помыслить себе не могла и потому за три дня до этого праздника великого устроила окончательный смотр своему имуществу в надежде найти хоть малость какую, годную еще к натуральному обмену. Но все, что было ей дорого, было дорого только ей, и думать было невозможно найти всему этому хоть какое дельное применение. Правда был еще барометр, но Авдотьевна уже трижды носила его на рынок и трижды приносила обратно: такое время стояло, что атмосферное давление не интересовало решительно никого, что, впрочем, по-человечески вполне объяснимо.
Во время этой ревизии нашла Авдотьевна фату свою подвенечную – всю газовую с вуалью и только головой покачала: кто ж теперь венчаться-то будет?! – разве что инвалиды полные, которым уже смерть скорая от пули не грозит, да таких ведь найти еще надо…
Как ни странно, но даже тень воспоминаний не коснулась ее просветленной бесконечным постом души – словно не она это вокруг алтаря ходила, да крест целовала, обязуясь прилепиться к мужу своему. Где-то его сейчас нелегкая носит?!
Словно впервые в жизни увидела она этот бесценный белоснежный предмет и проснулось в ней нечто женское, водрузила она это облако на голову седую, и в зеркало словно ненароком взглянув, замерла так…
– Сущая лампа под абажуром, – наконец вздохнула Авдотьевна и собралась уж было снять с головы это издевательство, как услышала, что в дверь стучат.
Авдотьевна привычно взяла топорик и пошла открывать, а открыв, увидела никакую не МОПУ, как ожидала, а вовсе ей незнакомого мужика и даже оторопела.
– Господи! – тоже испугался незнакомец и, после секундного оцепенения, попытался, просунув руку в щель, потрогать светящуюся старушку пальцем, потому что, хотя и был заядлым материалистом, верил в нечистую силу, с которой дважды общался. Однако, не дотянулся.
Уж хотела Авдотьевна топориком по этой вражеской руке тюкнуть, да пока с силами собиралась и топорик на высоту подобающую возносила, рука эта наглая уже успела спрятаться.
И наступила тишина.
Авдотьевна ждала новых поползновений и готова была тюкать до последнего, а стоящий за дверью решал для себя жизненно важные вопросы: бывают ли привидения с топориками, а если бывают, то может ли это привидение всерьез дербалызнуть. Подумал он, присмотрелся к привидению повнимательней, по блеску глаз понял, что «может» и собрался уж было идти назад к управдому с требованием направить его в другую квартиру, как исчерпала старушка все свои энергетические ресурсы и кленовым листочком рухнула на паркет.
Услышав, как старушечьи косточки с деревом мореным в контакт вступили, понял он, что не привидение перед ним, а обыкновенный феномен, и потому приналег плечом на дверь дубовую и, вырвав цепочку с мясом, подхватил невесомое скелетистое тельце и, путаясь в фате, отнес на диван, благо старушка свету не убавила и путь был ясно различим.
Устроил он ей ручки поудобнее и за мешком своим на площадку пошел, а когда вернулся, старушка, хотя и лежала, как положена была, но глазом ближайшим вращала с явным неодобрением. И тогда пришлось подселенцу бумагу казенную вытаскивать и к старушкиному глазу приближать, оправдывая свое вторжение.
За минувшие годы перед носом Авдотьевны много бумажек перемахалось и потому, хотя из-за дальнозоркости ни слова она разобрать не смогла, но, однако, поняла, что лицо перед нею официальное, какими-нибудь полномочиями да наделенное.
