Надо же, нежный какой. Будто сам в монастыре воспитывался, весь такой из себя аристократ. Хотя Бэлла и правда от него ещё ни разу мата не слышала, даже когда он сердито рычал и выходил из себя. Но тут же просто слов других не подберёшь.
— Тоже снимаешь? — медленно поворачивая камеру в руках, чтобы хорошенько рассмотреть со всех сторон, спросила она.
— Нет, — честно признался Дымов. — По-моему, я им никогда даже не пользовался.
— А зачем тогда купил?
— Не знаю, — он пожал плечами и ведь на самом деле выглядел озадаченным. — Просто купил, чтобы было. Захотелось.
Вот бы и ей так — покупать всё, что захотелось. Даже когда не очень-то нужно, но захотелось. Независимо от того, сколько стоит.
— Она же дорогущая, наверное.
— Ну, наверное, — согласился Дымов и прищурился, уставился на Бэллу, а взгляд такой въедливый и подозрительно-пристальный. — А чего вдруг тебя цена заинтересовала? Планируешь загнать тайком и ещё коньячка купить?
Она едва сдержала желание швырнуть в него вот этой самой супер-пупер жутко дорогущей камерой, торопливо засунула её назад в кофр, подскочила к Дымову, пихнула ему, с размаху ткнув в живот.
— Забери.
Но он только хмыкнул, отступил на шаг, оставив её стоять, как дурочку, с кофром в вытянутых к нему руках, ещё и произнёс, усмехнувшись:
— Ну надо же, обиделась. — А после добавил, с необъяснимыми будто бы доверительными интонациями: — Неужели даже и не прикинула? Я бы точно прикинул.
Странный он всё-таки. Бэлла его не понимала. Вот совсем не понимала. Например, почему он относился к ней настолько легко и просто, и совсем не боялся? Хотя её многие боялись, да почти все в округе, даже мужики. А если не боялись, то предпочитали не связываться. Ей же ничего не стоило вломить кому-то, когда чувствовала угрозу.
Лучше начать первой, не дожидаясь, когда набросятся на тебя, тогда и шансов больше, что противник отступит, решит не связываться, ибо себе дороже. Но даже если ничего не угрожало — всё равно, на всякий случай, чтобы и желания не возникло.
Вот попробовал бы кто столкнуть её в бассейн — да она бы того убила. А сейчас даже не обижалась особенно.
Да ну чего там? Она действительно по-свински себя повела: как вор, обшарила шкафы в чужом доме, пытаясь найти бухлишко, послала домработницу Юлю, которая хотела отобрать у неё бутылку, ещё и пригрозила той, опять напилась в стельку, ничего не соображала и плохо помнила, что вообще творила.
Возможно, опять несла какую-то чушь, разговаривала сама с собой, с небом и с мамой, спрашивала, почему всё так и зачем она здесь — на кой чёрт она вообще появилась в этом мире — и неужели и правда совсем-совсем никому не нужна.
С Бэллой подобное случалось. Иногда она даже осознавала себя, но всё равно не могла остановиться. Как собака выла на луну. И потом становилось невыносимо стыдно за себя, такую — слабую, раздавленную, никчёмную. И тогда ещё сильнее хотелось, чтобы о ней знали, её замечали, боялись и не решались даже возбухнуть против.
А Дымов, ну, словно видел что-то другое, не такое, как все. Не забил равнодушно, уверенный, что она сама выберется — а даже если и не выберется, то похрен — прыгнул за ней в бассейн, ещё и одетый, вытащил, и потом успокаивал, и даже извинился. И даже, когда Бэлла заявила, что не оденет платье, не стал орать, что она просто выделывается, дрянь неблагодарная, и «Бери, что дают!», спокойно предложил свою одежду.
