Мое духовное странствие - страница 4

Моя мать была с госпожой ван дер Пул, когда командир японцев пришёл к ней и сообщил, что патроны закончились. Они втроём некоторое время сидели молча, осознавая, что с ними все кончено. И тут неожиданно вдали раздался слабый грохот, напоминающий барабанную дробь. Это оказался английский гарнизон, который послали американцы и англичане, чтобы спасти нас – настоящее чудо!

После того как мы наблюдали в течение трёх дней подвиг восьми японских солдат, которые, как сказала мне мама, сражались не на жизнь, а на смерть, у меня, моей сесетры и мамы не осталось негативных чувств к японцам. Но на отношение к японцам других обитателей лагеря подвиг военнопленных не оказал такого влияния.

Я припоминаю также и опасное путешествие в грузовиках из нашего лагеря в гавань Семаранга в 1945 году. Оттуда американский транспортный корабль должен был перевезти нас в Батавию (нынешнюю Джакарту), где нас разместили в казармах до момента нашего отплытия в Голландию. Но такие конвои военных грузовиков часто атаковали бандиты и «хай-хо парни», особенно, когда им удавалось пронюхать, что в грузовиках были женщины и дети из концлагерей. Незадолго до нашего отправления такой же конвой англичан на Восточной Яве был захвачен «хай-хо парнями», и все женщины и дети, их было около двухсот, были убиты.

«Хай-хо парни» напали и на наш конвой, началась перестрелка, и водители везли нас, петляя на полном газу, чтобы избегнуть пуль. Мы все легли на дно кузова; я слышала, как пули свистели над нами и думала: «Почему они все ведут себя, как сумасшедшие?» Наш конвой, к счастью, благополучно добрался до гавани, и нас посадили на американский корабль для транспортировки солдат. Мы разместились на верхней палубе, и мать сразу же привязала нас с сестрой верёвками к мачте, потому что палуба была без ограждения. Её предусмотрительность была не напрасной, потому что по пути двое детей свалились за борт. Я помню кричащих и плачущих матерей, поисковые прожектора с берега, и панику, вызванную появившимся акулами. Возможно, именно после этого я чувствую себя на воде очень неуютно. С моим первым мужем, Андрисом, мы держали парусную лодку, но плавания на ней всегда были большой проблемой для меня. Для него, наоборот, это было большим удовольствием: он любил парусный спорт, и во время учёбы в университете подрабатывал яхт-инструктором на Лоосдрехтских Прудах. Ещё большим удовольствием для него было смотреть, как я начинала панически ёрзать на сидении, если поднимался ветер, и волны становились больше. Мне нравилось ходить под парусом, но только при самом слабом ветре.

В казарме в Батавии мы пробыли 9 месяцев. Казарма принадлежала 9 батальону. Но даже и там «хай-хо парни», забираясь на большие деревья «варингин», росшие вокруг казармы, обстреливали нас, когда мы гуляли в саду или по плацу. Когда вокруг нас начинали свистеть пули, мы бежали что было мочи в казарму и прятались под кроватями.

В марте 1946 года мы получили место на переполненном репатриантами торговом корабле «Блумфонтейн»; во время плавания мы спали на деревянных полках, расположенных одна над другой. Мне запомнился переход через Суэцкий канал, вид пустыни очень впечатлил меня.

Четырьмя неделями позже наш корабль вошёл в Амстердамскую гавань. Когда он остановился, я сразу взбежала по лестнице на верхнюю палубу, чтобы послушать Вильхельмус – национальный гимн Нидерландов, который оркестр играл на набережной специально по случаю нашего прибытия. Однако я тут же вернулась вниз, потому что стоял невыносимый холод. Мы получили какие-то пальтишки во время стоянки в Аттаке, на берегу Суэцкого канала, но тёплой одеждой назвать их было нельзя.