– А что, это так заметно? – прошипела я, но, кажется, подруга не уловила сарказма.
– Еще бы! Ты как его увидишь, так то краснеешь, то бледнеешь. Прячешься от него по углам. Зато в клубе…
– А что в клубе? – насторожилась я.
– Это ты мне скажи, что вы с Эмилем в темном коридоре делали, – хихикнула Кэт, прикрывая лицо учебником. – Говорят, вы стояли ну о-очень тесно друг к другу, а его рука…
– Чили, Катрина! – Училке по датскому надоело терпеть наше перешептывание. – Кажется, кому-то из вас очень хочется прокомментировать главу, которую мы разбираем. Кстати, а какую главу мы сейчас разбираем?
Мы с Кэт беспомощно переглянулись.
– Ясно. – Учительница вздернула подбородок и перевела прищуренные глаза на Д. – Тогда, быть может, нам поможет Дэвид? А то он у нас уже весь искрутился от нетерпения.
«Вот, блин, – подумала я. – У Симоны после желтого душа из бутылки явно зуб на Монстрика, и кажется, она как раз решила этот клык наточить».
– А можно Дэвиду выйти? А то ему очень писать хочется, – раздался дурашливый писк Еппе с задней парты.
– Да, Симона[18], пусть он лучше выйдет!
– А то как бы снова чего не вышло!
– Или не вылилось…
– Не брызнуло!
Ну вот. Вроде Монстрик и не делал ничего, а снова стал клоуном для всего класса. И как только это у него получается?
Кстати, Симона – одна из учителей, которые присутствовали на беседах с родителями. Она, математик и наша классная руководительница, биологичка. Как и ожидалось, для меня все прошло безболезненно: трибунал мило потрепался с папой, мягко пожурил меня за болтовню на уроках и отпустил нас с миром. А я все пятнадцать минут с ними лицом к лицу в пустом классе думала о том, стоит ли рассказать правду. Про Эмиля. Про Тобиаса и остальных. Про то, что они делают с Д. Думала о словах Монстрика «будет только хуже». И о предупреждении его брата.
А еще я думала о том, что, быть может, они знают. Все, кроме папы, конечно. Ведь у взрослых тоже есть глаза и уши, как и у меня. И они наверняка умнее, чем я. Должны быть умнее, так? А если они знают, значит, специально ничего не делают? Или они пытались, но у них ничего не получилось? Тогда почему должно получиться теперь?
Когда мы вышли после беседы, то увидели Д. Он сидел в коридоре рядом с отцом и ждал своей очереди. Бульдог был в полицейской форме, наверное, приехал в школу прямо с работы. Быть может, из-за этого или из-за того, как Д. скрючился на стуле, обхватив колени руками, парень напоминал малолетнего преступника после задержания, разве что наручников на запястьях не хватало. Их заменяли всегдашние детские браслетики. Д. щелкал одним, оттягивая и отпуская резинку снова и снова.
Резкий повторяющийся звук, наверное, действовал на нервы Бульдогу, потому что он молча положил свою лапу на руку сына. Мы как раз проходили мимо. Я заметила, как Д. замер, будто пятерня на его предплечье была ядовитой каракатицей. Он даже не среагировал на наше приветствие. Так и сидел окаменев. Кажется, даже глаза под челкой не мигали.
А потом мы повернули за угол, и я больше не могла его видеть.
