И он готов был уже извиняться, что у него нет при себе денег, как один из слуг шагнул к нему и схватил за рубашку:
– Я помогу Вашему Величеству раздеться…
Сеня оттолкнул его, крикнул от испуга:
– Да вы что! Я сам…
– Но… – сказал удивленный слуга.
– Идите, идите, – велел им Сеня.
– А – спинку потереть? – вежливо осведомился второй слуга.
– Я сам, сам! – сказал Сеня.
– А – с кувшинчика полить? – удивленно спросил первый.
Сеня вздохнул и снова повторил:
– Сам.
Слуги, несколько обиженные, ушли.
Мыло оказалось душистым, вода горячей. Сеня вымылся с удовольствием, не спеша. Вылез и вытерся большим льняным полотенцем. Заметил на втором стуле сложенное белье. Это были панталоны и рубашка. Все из тонкого хлопка ли, батиста. Все с кружевами и завязочками. Он надел все это, а свои красные трусы постирал в ванной и повесил на спинку стула, рассчитывая надеть их, как только они высохнут. Потому что удобнее они. Если бы он знал, где и когда он их увидит в следующий раз, он бы их тут не оставлял так беспечно, а велел стеречь и закрыл бы ванную залу на замок.
Когда он вышел из ванной, он увидел, что в спальне успели прибраться: пол блестел, а мебель будто стала ярче – видимо, с нее вытерли пыль, на кровати красовалось другое покрывало.
А еще он увидел с десяток слуг, выстроившихся в линию. В руках каждый из них держал предмет гардероба. Ля Гуш стоял перед ними, как дирижер, у него в руках снова был развернутый свиток. Ля Гуш повернулся к Сене и сказал:
– Ваша одежда для коронации, сир.
– Но коронация вроде бы вечером, а сейчас… – неуверенно произнес Сеня.
Ля Гуш достал из кармана камзола часы на цепочке:
– Сейчас четверть пятого. Коронация в шесть. То есть менее чем через два часа! – в ужасе воскликнул он. – Мы едва успеваем!
Он живо спрятал часы обратно в карман, снова раскрыл свиток и торопливо провозгласил:
– Рубашка парадная, с кружевами шириной не менее тридцати двух сантиметров.
Первый в шеренге слуга, в руках которого было что-то, напоминающее белоснежно-золотую пенную гору, шагнул к Сене.
Парадную рубаху полагалось надевать поверх нижней. Что Сеня и сделал с помощью слуги. Ушло на это всего минут двадцать. Благодаря круглым пуговичкам в количестве штук ста. Причем они были гладкие и маленькие. И, похоже, жемчужные. Наверное, одна эта рубашка стоит целое состояние.
Слуга обошел Сеню, чтобы поправить воротник. И Сеня услышал тихое «Ох!» за спиной. Он обернулся, слуга отошел обратно в шеренгу, пряча глаза.
Ля Гуш строго посмотрел на него, сам подошел к Сене, заглянул за спину, произнес спокойно:
– Ничего. Поверх будет камзол.
– Да что там такое? – спросил Сеня.
– Ничего особенного, – невозмутимо ответил Ля Гуш. – Небольшая… прореха.
Прорехи в этом дворце, как уже понял Сеня, действительно были в порядке вещей. И Сеня только пожал плечами. Под камзолом так под камзолом. Главное значит: не снимать камзол.
За дырявой рубашкой последовали: чулки с протертыми пятками («Ничего, – сказал Ля Гуш, – поверх же будут туфли»), пышные штаны с оборванным кружевом на правой штанине (Ля Гуш оборвал его и на левой, выкинул в окно и сказал: «Главное – симметрия»), и туфли с пряжками, усыпанными алмазами (туфли оказались размера на два больше). С камзолом все было вроде бы в порядке. По крайней мере, нигде не жало.
После этого Ля Гуш сделал знак рукой слугам, одни бросились раздвигать полузакрытые шторы, другие выкатили откуда-то из угла большущее зеркало. И подкатили его к Сене.
