Мои невероятные друзья – птицы - страница 6

Жаворонок

Заканчивалась первая неделя апреля, поля вокруг уже совершенно очистились от снега. Начали пробуждаться жуки и мухи: порой при моём приближении они, полусонные, едва успевали уступить мне дорогу, вяло перелетая по высоким сухим травинкам. Ожил первый степной муравейник: несметное число насекомых копошилось сразу в трёх соседних ямках, отогреваясь на припекавшем солнце. Из-под ног метнулась испуганная ящерица – очевидная примета весны. Изредка пролетали бабочки: белые с зеленовато-бурым крапом – белянки, рапсовые и кирпично-красные с чёрными пятнами – крапивницы. В детстве они назывались просто: капустницы и мартыны.

На середине пути заставили остановиться, оглянуться лебединые клики. Лебеди, лебеди… родные братья невинных весенних облаков спешили на север. Их чистые, подсвеченные солнцем перья блестели празднично, казалось, солнечный ветер подгоняет белую стаю, подталкивает, понуждает ускорить полёт. Сильные звонкие голоса звучали пламенно, слышалась радость возвращения на родину – единственную и любимую, чувство, недоступное оседлому населению планеты. Звучало, без сомнения, лучшее стихотворение весеннего дня.

Железка тянулась по краю сакмарской поймы. Удаляясь от неё, я неспешно восходил на увалистое степное плато и погружался в сладкозвучное жаворонковое пение. Солнце уже поднялось над припавшей к горизонту неплотной пеленой облаков, далёких, ненадёжных, неверных. Было очевидно, что день будет солнечным, и птичьи трели сообщали долгожданные послезимние радости. Я присел на окраине поля, в тени лесополосы, и стал наблюдать. Прямо передо мной, практически вертикально, часто трепеща крылами, в токующем полёте поднимался жаворонок. Звонкие свисты, трели звучали напористо и вдохновенно. И само пение в этот момент менялось: поднималось выше, делалось пронзительнее и откровеннее. Не оставалось никаких сомнений, что это обещание единственно возможной, нежной и восторженной, неземной любви. Поднялся медленно и не очень высоко. Когда накал эмоций стал совсем уже нестерпимым, завис в верхней точке, распластал крылья. Серенада тоже достигла апогея: горло закурлыкало металлическими шариками, которые вдруг начали перекатываться в захлебнувшейся песней гортани. Потом плавно начал опускаться. В мелодии появились новые неожиданные темы: неуверенность и мольба – всё это вызывало жалость и неистощимое желание утешать. На половине спуска – срыв в стремительное падение, и у поверхности земли – горизонтальный полёт, который издали-то незаметен, скрывает истинную точку приземления, расположение будущего гнезда. У самой земли навстречу кавалеру приподнялась самочка, и они вместе, лавируя среди высокой сухой травы, отлетели в сторону и спрятались среди мёртвых прошлогодних побегов. Власть весенней страсти была так сильна, что птицы не обращали внимания на сидящего человека. Любовная прелюдия развернулась близко. Я хорошо всё видел, будто сидел в первом ряду партера, наслаждаясь нюансами игры пернатого актёра.

Неподалёку поднимался другой страстный выразитель своего безмерного чувства, и третий, и пятый… И вокруг каждого из них невидимым циркулем была очерчена зона, куда посторонним вход запрещён. И право на место обитания свято, и никем не нарушалось. За окраиной поля я видел, как высоко в небе кружилась одинокая неприкаянная птица, которая периодически пыталась подобраться поближе, но полевые квартиры были уже распределены. Каждый раз при её приближении местные проживающие усиливали звук своих голосовых инструментов, поднимались в воздух, обозначая собственное исключительное «гражданское» право. Несчастный опоздал на родимую поляну и никак не хотел с этим смириться. Бывает. Придётся ему всё-таки отыскивать другое пристанище.