Читать онлайн Леонид Оливсон - Моих стихов чернеющая гладь…

Стихов моих чернеющая гладь

Врачует неких, тех, кто как-то

Оставил на земле свою печать,

Хотел он или не хотел – де-факто.

И вы их видели в анналах,

О них читали – может, не о всех.

Мы чтим порой их в мемориалах.

Они – виденье жизни разных вех.

О репетиторах и мудрых и лукавых

Отец у Черчилля был третьим сыном в высшей знати,

Попасть сначала в палату общин был путь один,

Он не без крови выстлал себе въезд в её пенаты,

И в своих помыслах недетских он был не кретин.

Мечтал похожим быть, как отец, в служенье Родине,

А вот стандарты обученья школы отвергал,

Он с малых лет подвластен был войны экзотике,

Мир войн и книг этой тематики так увлекал.

О троне власти он мечтал путём заслуг геройских,

А дальше популярность и его избранье,

Потому и в конницу[1] пошёл в мечтах ковбойских,

Попав с трудом в Сандхерст – он проявлял старанье.

Два раза уж срезался в Сандхерст он на экзамене,

А всё из за латыни и греческого языка,

Но туда очень рвался – таков его был замысел,

И взят был репетитор, чтоб попасть наверняка.

Джеймс-капитан имел богатый опыт в этом деле,

Ведь брался не впервой учить оплаченных птенцов,

С подростками учителя совсем там не потели,

Не заводили ворох тут учебников томов.

Известен был давно набор учителей вопросов

С непогрешимостью даваемый ученикам,

Конечно же, никто не мог б предугадать курьёзов,

Гарантий не было, но в большинстве везло орлам.

Нехитрый метод был, но делалось всё по науке,

Ответы, что зубрили, были в поле правильных,

И этим попаданья в школу снимались муки,

Зато “лукавивших” работа долго славилась .

Да, путь в “Наполеоны” был непрост во все столетья,

А он из плена бурского попал в герои войн,

А в трудный мира час[2] большой войны он зрел силуэт

И глав держав союзных стран звал на борьбу с чумой.

(У. Черчилль Мои ранние годы., изд., Колибри, 2011).

О Шиндлере Оскаре без прикрас

Его характеристик хватило бы на всех:

Он абвера шпион, эсэсовец, неверный муж,

И всё же был этому всему противовес —

При всем при этом еврейских не губил он душ.

А истина вся на поверхности пылится,

Ведь список Шиндлера составлен был так просто:

Есть денежки – то ты уйдешь живой от фрицев,

А он не без корысти всё вверял прохвосту.

Писатель из Австралии[3] был в Голливуде,

Его удачей был рассказ одного немца,

О чем спасенный каждый думал в те минуты,

Он Шиндлера благодарил за всех от сердца.

Понятно – после чего тот написал роман,

Ему принесший Букеровскую премию,

А Спилберг в фильме много чего не показал,

Понятно, в Голливудском его прочтении.

Оскар родился в маленьком чешском городке

В семье католика промышленного толка,

Закончил школу, звезд не хватая в вихорке,

Как явствует, он редко в руки брал книжонку.

Училище он кончил, экзамены не сдал[4],

Три года после в фирме у отца помощник,

Уйдя, женился в двадцать, стал пить и пропадать,

В полиции не раз бывал он, полуночник.

А отслужив армейский срок – пошел работать,

Встав на ноги, он въехал в новый богатый дом

И школьную подружку он успел растрогать,

Перед женою всю жизнь он не был ангелком.

Двух деток заимел он, с подружкой бегав,

А в то же время больную мать он потерял,

А в 1935 в шпионы был завербован против чехов,

Спустя три года в их суд полиции попал.

Сказав, за деньги служит, – он во всем сознался,

Но соглашение в Мюнхене его спасло,

И дальше он уверенно шел тем же галсом,

Ему, однако, при жизни с немцами везло.

Для Гляйвица держал он польские мундиры,

А после в бизнесе ему немцы помогли,

Он у отца, спасенного, был рэкетиром,

Под пистолетом держал его; был не шутлив

(Его он собственность, фабрики, себе забрал).

У Франка с Гиммлером были разногласия,

Использовал их ловко этот потенциал,

Начальника Плашува он сделал пассией,

Охотно Гец дарил расходный материал.

Конечно, был тут и меркантильный интерес,

На что вдова его бесстыдно возражает,

Ведь каждую минуту он мог ведь стать мертвец,

С фабричных ночью он не уходил лужаек.

А сколько умерло на фабрике народа,

Который просто был истощен, недоедал,

В конце войны лишь разрешил с хлебом подводы,

Ведь кто остался жив, помнят как народ страдал.

В году 1944 в Освенциме он выкупал евреев,

Ну, вспомним, кому такое счастье выпало,

Он деньги давно уж забрал у богатеев,

Отсюда и, понятно, идея выбора.

И все равно ему спасибо, что спас всех тех,

При всех тех авантюрах он был гуманистом,

А существует одна из громких антитез[5] —

Каким при жизни бывал он авантюристом.

А потому – лишь за шестнадцать лет до смерти

Он звание праведника мира получил,

Он пережил так много в грозной круговерти,

Ведь от пороков в жизни никто не излечим.

Он века прошлого был бессребреник.

Алан Абел (1924-2018)

Был человек, не все его любили,

Он шутками своими многих злил,

Его журили люди иль хвалили,

Друзей и спонсоров он этим веселил.

От незнакомцев он все деньги возвращал,

Решался брать их от богатых лишь друзей,

Своим трудом он как-то выживал,

Семье боялся приносить конфузы.

Происхожденьем был он из Огайо,

Тот край лесов позволяет пошуметь,

Страсть к барабану в нём зажглась,

В дальнейшей жизни он не привык робеть.

В пять лет он начал бить по барабану

И его звуком оглашал окрестность,

Мать-пианистка помогла Алану,

Не мучила, кем будет – неизвестность.

И его хобби продолжалось в школе,

В оркестре школьном он после уроков,

С оркестром совершает он гастроли,

Порой кого-нибудь игрой растрогав.

Oн служит в армии, закончив школу,

И отслужив – идет в университет,

Опять его фигура в разных холлах,

Он никогда не жил как дармоед.

Как человек-оркестр гастролировал,

Попытки делал актёром стать «стендап»,

Коммивояжёром он курсировал,

Весь век прошедший прессу надувал.

Уже в двадцатые в своих остротах,

Используя свой литературный дар,

Высмеивал он жизни нечистоты,

Кусал пародией, не неся нам хмар.

Не все они кусали сразу, здраво,

И некие ведь были инфантильны,

«Ударить в интеллект» людей – забава[6],

Они порою были не всесильны.

Масштаб мистификаций был различен,

Всегда у общества недостатки есть,

И к ним ко всем он был небезразличен,

Быть может, правильно не умел уесть.

Обманщик вызывал порою злобу[7],

Кто смысл шуток знал – поддерживал его,

Подделки делал смерти и хворобы,

Всё это в прессе, и как вам, баловство?

Снял фильмы и книг с десяток написал[8],

И музыку преподавал он в вузах[9],

Каких он в школах учеников создал,

Ему страна прощала все конфузы.

Хотел он гольф, богатых увлеченье,

Взять осмеять с позиции балета,

Их статус не поставил на колени,

С мячом не получались пируэты.

Ну, вспомним хохму про ”нагих” животных[10],

Не вызывал ли вид их в вас усмешку?

Умел подбодрить долю безработных[11],

«Омара» школа его шуток веха.

А как вам Етта Б., в президенты хочет?

Портретом матери жены представил,

Он прессе долго голову морочил

И с обещаньями её лукавил.

За шоу у Фила Донахью следил,

Послав людей побыть на вещании,

Там обморок сыграть, потерю сил —

Друзья теряли будто бы сознанье.

Читая свою книгу он афёрам,[12]

Учил отказ на просьбу: «сделай шутку»,

Не поддаваться грусти стать матёрым,

Отказ – только начало для раскрутки.

И список его шуток бесконечен,

Но что хотел сказать нам Алан Абел?

Что путь наш жизненный не обеспечен,

За шутками я жизнь всю не разглядел.

Что его бывший друг (Buck Henry) стал ведь знаменит,

А я хоть «мудрый» – пытался выжить лишь,

Всю жизнь стремился быть как Айболит,

На старости кому я нужен, дервиш?

Особо хочется отметить шутку[13],

Что интенсивно людям предлагал,

И фильм-то этот, десятиминутка,

Не понимали люди, чего он ждал.

И всё ж как музыкант он в зале славы (1998),

Дочь – продолжательница его трудов,

В миру учеников его конклавы,

Он «милый лжец», проживший среди волков.

Он начал дядю этого подзабывать

Как оказался между взрослыми малыш

В пылу беседы долгой, неприятной,

Без разрешенья сюда пришел, чего сопишь?

Малыш стал плакать, бормотать невнятно…

Отец не знал, как успокоить малыша,

И ему в руки всучил карандаши,

Малыш стал рисовать, бумагу тормоша,

Когда лист был испещрен – он сел в тиши.

Отец продолжил с приятелем беседу,

Малыш услышал, речь шла о бабусе,

Отец в порыве забыл о тихом шкете,

Взглянул с тревогой в своего амура.

Он поднял с пола малыша над головой,

Малыш был в доме для отца наркотик,

Так детские глаза светились синевой,

И кожей розовой блестел животик.

Натешившись, держа ребенка на руках,

Отец отнес ребенка в руки к маме,

Что может быть красивей сына-ангелка?

Пускай займется мама с ним дробями.

Отец позвал приятеля перекусить,

И сын встал, чтоб видеть дядю за столом,

Тот молод, отец хотел ему внушить,

Что дома стены – живет он бобылем.

Но был его приятель старый холостяк,

Не поддавался он друзей укорам,

И сколько было на него в гостях атак,

Зато большой шутник был, ну, умора.

Любил он гостем быть чудного мальчишки,

Он с ним порой играл, неся подарки,

И шахматы, и шашки, раскрасить книжки,

Коллекционные порою марки.

И этот дядя долго к ним не приходил,

Его лицо он уж стал подзабывать,

Малыш, как видно, уж о нем скучал, нудил,

Он в разговор не лез к ним, зачем мешать?

Они простить ему не могут неудачу

Наш президент – есть бизнесмен чудесных строек,

Он хочет снова сделать Америку великой,

В словах, делах и обещаниях он стоек,

Уже три года ведет борьбу он с демо-кликой.

Они простить ему не могут неудачу,

Что оказался предприимчивым в борьбе за власть,

«Шаг точный сделавши» – сметливый на удачу[14],

Никак они его не могут в свои клещи взять.

И домыслы в импичменте им не помогут,

Не говоря о низкой безработице в стране,

Не кончатся в период близкий к нам их склоки,

А что уж говорить о демократов левизне?

Он как рачительный хозяин рассуждает.

С желаньем возвратить заводы из Китая,

Большой вопрос, он это дело оседлает?

В вопросе этом стоит большая запятая…

Все производство было отдано Китаю,

Он вырос и ворует нашу технологию,

Мы скоро станем их держава сырьевая,

Что, доллар стал сырьём, не правда ль, патология?

А некто[15] из России нам написал в статье,

Сам Трамп, якобы, хоронит доллар как валюту,

Которая нам позволяет жить как рантье,

Но Трамп не хочет это вновь продолжать по сути,

Не потому ль так глобалистов (democrats) сильно зверьё?..

Он родился здесь и хочет жить, но жить не зря,

А век такой стал, что нельзя жить просто человеком[16],

И наша будущность державы весьма хмура,

Поэтому нам Бог подкинул ЕГО, стратега.

И на глазах у нас меняется структура,

Он успевает вопреки препонам управлять,

Один он выполняет роль всех мук авгура,

Чтоб мы не стали вскоре с горизонта исчезать.

Одной из мыслей Трампа есть торговля-бизнес,

И в ней всегда есть победители и лузеры,

И для любой страны она не бескорыстна,

Он в смелом шаге – и делает её искусством.

Трамп на пути по выполненью обещаний,

И жизнь подсказывает ему, как это делать,

Он не безгрешен порой в своих деяньях,

Не любит возражений, меняет часто челядь.

Их неприязнь понятна, им противостоя,

Путем нечеловеческого напряженья[17],

Мы недалёки по природе в злобе от зверья

И не испытываем чувства удивленья.

Первому из реалистов в живописи (Джотто)

В дремучий век своим ваяньем он удивлять так мог,

Став первым классиком искусств предвозрожденья,

Ведь не учась постиг, кто в мире есть реальный бог,

В его наследство глядя имеем наслажденье.

Невзрачен, небольшого роста, в искусстве чародей,

Ум мудрый зрел в нём, что было прочим недоступно,

Уже при жизни был признанным великим средь людей,

Он трансцендентом был, эпохе этой неподсудным.

Талант у Джотто был замечен – когда он был малец,

Чимабуэ (учитель) его встретил на лугу,

Вперед

Читать онлайн Леонид Оливсон - Моих стихов чернеющая гладь…

Похожие книги