– Вашими устами да мне бы прошлому в уши. Если бы я мог писать, я бы, вероятно, был тем, кем сейчас уже и не мечтал бы стать. Может тогда и мог бы называться счастливцем, в самом полном его значении.
– Так пишите, что вам мешает? Руки заняты? – язвительность лилась не только в голосе, но и во взгляде незнакомца, хотя я почему-то возмутился, но не его словами, скорее самой ситуацией.
– Легко сказать: “пишите”.
– Что ж, легче не писать, в этом я с вами согласен. Невыносимее всего – разрешить себе делать нечто неудачное, неидеальное. Да только мы всё никак в толк не возьмём, что нет идеала. Не ходит по земле нечто, зовущееся совершенством, эдакий венец творения. Хотя, будь я дьяволом, пожалуй, это первое, что я придумал бы и внедрил в крошечные умы. А потом смотрел бы, как они бегают и страдают от своего эталона. – он устремил внимание вверх и слегка кивнул – Признаю – это и правда смешно.
– Стремится же к чему-то надо.
– Стремитесь к себе – это увлекательней всего.
Мой временный приятель поведал мне о месте, в котором когда-то имел удовольствия погостить:
– То место – огромная кладезь знаний для разных направлений мысли. Поместье древнего некогда знатного рода, – берущего своё начало ещё во времена, о которых думаешь, что их не могло быть и вовсе – собрало в себе несколько этажей библиотек и предметов искусства старше самого Бога. Там, конечно, можно утонуть, собственно, как и здесь, но если и есть ответы на вопросы вечности, то только там.
– Почему же вы не там?
– У меня не осталось вопросов.
Саморазрушение чертовски приятно, до поры до времени, но не приносит в жизнь ничего кроме краткосрочного удовольствия, которое теряется в прорве грязи и пустой глупости так быстро, что забываешь привкус удовлетворения и уже путаешь его оттенки с отвращением.
Я решил проститься с мелкими удовольствиями и сосредоточится на познании. Думал, если каждый день буду наполнять чем-то осмысленным, познаю, если не счастье, то хотя бы жизнь во всей её красе. Знания всегда притягивали меня, я купался в эйфории, когда узнавал о мире что-то, что казалось нереальным и чудным, я стягивал слой за слоем отвердевшую пыль с моего скудного сознания и представлял, сколько ещё узнаю, если буду двигаться, не сбавляя темп. И я хотел поделится этим чувством, показать, как прекрасен мир за стенами глупости, потому начал записывать.
Именно литература давала возможность понять и пережить весь спектр человеческих чувств, но она и пресыщала саму жизнь.
Как ни странно, книг в борделе оказалось куда больше, чем в моем родном доме. Я нашёл имена тех, о ком слышал, и тех, кто появился на литературном поприще совсем недавно.
Я получал экстаз каждый раз, стоило мне найти нечто тонкое и умное. Прочитав роман о молодом юноше, погрязшем в грехах, я ещё несколько дней не мог отойти от впечатлений.
Сколько ещё в мире было столь гениальных работ? А сколько ещё в мире того, что мне никогда не узнать, если это случайно не окажется перед глазами? Сколько ещё в мире того, что я пока не в силах осознать своим маленьким умом? Могу ли я достичь уровня хотя бы среднего, и как сравнить ум, если он невидим и неосязаем? Порой человек молчит, и ты думаешь, что сказать ему нечего, но на самом деле думает он о стольком, что его молчание гарант твоей беззаботной жизни, что неизбежно потерпела бы крах от разрушенных иллюзий.
Пока я спал, Арлет попыталась стащить моё кольцо, но оно так плотно засело на пальце, что стянуть его без ощутимых движений не удалось.
