Когда же появилась Агла, Киря несколько поутих в своих завиральных историях. Друзья начали его подкалывать, мол, что ты скажешь на то, что детям в Эфиопии или Танзании в пятнадцать лет выбивают зубы и оставляют только десять? Если Аглая была свидетелем таких подколов, то Киря мямлил, краснел и говорил, что не знает, никогда там не был, но обязательно поедет и выяснит. А если Аглаи не было, то на эту чушь плёл ещё более замудрённую туфту, что никто уже не обращал внимания на смыслы, а просто хохотал.
На репетициях «Ромео и Джульетты» во фрукто-овощной интерпретации Киря стал всё больше вызывать недовольство Эдуарда Парамоновича.
– Вот что ты такое делаешь? – возмущался режиссер. – Киря, ты тут дольше всех, а такие глупые ошибки. Я как вам говорил двигаться? Как будто вместо крови у вас течёт ртуть, густая и плотная! И если вам нужно поднять руку, то вся ртуть соберётся в руке. А если надо поднять выше и ткнуть пальцем вверх, то вы должны почувствовать жжение на кончике пальца! А ты что двигаешься у балкона, как неприкаянный? Ну-ка давай ещё раз! Иначе заставлю всё заново переделывать.
Эдуард Парамонович возвращался в кресло, чесал бороду и видел, что вместо ртути по венам Кири Мандрика бегает склизкое желе.
Ромео (то есть огурец)
«Скажи, кто та, чья прелесть украшает
Танцующего с ней?»
Слуга (то есть Петрушка)
«Синьор, не знаю»
Ромео (Огурец)
«Она затмила факелов лучи!
Сияет красота её в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный…»
Киря играл не очень. Читая монолог, он смотрел вниз и стоял на одном месте; его интонация была нелогичной и голос тихий, будто он стеснялся. Эдуард Парамонович не смог дольше этого терпеть и объявил перерыв. «Ох, Костя, Костя, всё загубили! Прости же нас грешных», – выходя из зала с понурой головой, он вспоминал Станиславского и шёл к себе в подсобку заглушить тяжесть потерянного поколения и ушедшего великого искусства…
Все актёры разбрелись кто в буфет, то покурить втихаря за школой, а кто остался обсуждать завтрашние уроки. Аглая же устала от игры, ей стало душно, чуть кружилась голова – и она решила посидеть в одиночестве и отдохнуть за кулисой.
– Агла… – сорвавшимся голосом шептал Киря. Он долго откашливался перед тем, как продолжить. – Аглай, пойдём, может, прогуляемся?
– Сейчас? – «Что же это он хочет? Никогда не подходил, а тут…»
– Ну да. Пройдёмся вокруг школы, а то тут как-то скучно…
Аглая, в итоге, согласилась, и они пошли. Он никогда к ней не обращался лично, напрямую, поэтому он казался несколько загадочным, отдалённым, отчего и привлекательным.
Чёрт Аглаи: «Ага, во донжуан тоже мне…»
Ангел Аглаи: «Ну что? Это всё-таки первая любовь, а ты опять. Хоть её не порть бедной девочке, пожалуйста».
Черт Аглаи: «Я-то тут при чем. Тут вон… Всё от огурца зависит».
Аглая и Киря шли рядом, недолго молчали – эту паузу они оба прекрасно понимали. Аглая радовалась, что на неё сам Киря обратил внимание, предложил пройтись и, кажется, что-то сейчас незнакомое, но очень невероятное должно произойти.
– Знаешь, Аглай, – заговорил дрожащим голосом Киря. – Я ведь тебя… это… С самого начала заметил… Да ты наверно сама знаешь… Чёрт! Никогда в такой ситуации не был… Даже не знаю, что говорить…
Чёрт Кири: «Ща научу! Значит так!»
Ангел Кири: «Ну ты чего? Дай им самим-то. Не пугай».
Аглая не поднимала головы и считала кирпичи на асфальте. Она загадала, что, когда она дойдет до цифры шестнадцать, всё свершится. «Лучше, конечно, на десятом. Уж очень долго ждать!» – думала она.
