Она, между тем, подойдя ко мне, улыбаясь, погладила мой лоб.
– Я увидела в твоих мыслях, что делали девушки Земли, перед тем, как пойти на свидание.
Она взяла меня под руку и куда-то повела. Я же, очарованный ею, шёл рядом и безотрывно любовался её лицом. И считал себя недостойным быть даже другом этой центаврийки. А ведь ещё несколько часов тому назад я хотел получить от Орнеллы весомые знаки любви и сердился на её упорство.
Сейчас же я был не в силах взять её за руку. Она была недоступна для меня. И это несмотря на то, что я более чем когда-либо раньше чувствовал её привязанность ко мне. О её любви ко мне я уже не смел думать!
Мы вошли в комнату, где шумела вода.
Орнелла, смеясь (я всё ещё любовался ею), взяла пальчиками мой подбородок и повернула мою голову в сторону шумевшей воды.
– Вот, Женя, перед тобой душ. Помойся, а я посмотрю на тебя.
Она села на лавочку и, по —детски, опустив голову на кулачки, начала с улыбкой следить за мной. Я потоптался перед душем и, пожав плечами, сказал:
– У нас на Земле девушки в таких ситуациях выходят…
На что Орнелла серьёзно ответила:
– А у нас не выходят. Женя, ты центавр, поэтому подчиняйся нашим законам.
И тут же она вышла в коридор.
Я скинул с себя тяжёлые башмаки, чёрный комбинезон и помчался под струи воды. В эту минуту жизнь казалась мне великолепной штукой! И как дикая, смешная фантастика, мелькнули в моей голове картины столовых в Томске, в которых я с интересом смотрел, как поварихи готовили хлебные котлеты. Они, стоя лицом к очереди рабочих или студентов, выдирали из булки хлеба мякиш, лепили из него котлеты, бросали на сковородку, где чадил скотский жир. А в «Меню» было напечатано, что котлеты говяжьи на сливочном масле. Я ел во всех томских столовых и привычно смотрел на воровство поварих. А те мужики, которые ели в столовой в первый раз, вскрикивали, матерились. А поварихи смеялись в ответ. Это называлось «строительством коммунизма», «перестройкой» и «овладением новым мышлением».
После душа я надел белый комбинезон, застегнул на поясе ремень с пистолетом и ножом и, подойдя к зеркальной стене и осматривая себя, я вспомнил, что должен был зайти к корабельному роботу- парикмахеру.
– Да, да, – сказал я самому себе, – нужно немедленно отправиться к парикмахеру и узнать, что меня ожидало в этом мире?
Однако мне было только девятнадцать лет, и я в своей жизни всегда на первое место ставил любовь. Вот поэтому, едва я шагнул в коридор, как немедленно схватил хорошенькие ручки Орнеллы и осыпал их поцелуями, уже забыв всё на свете.
Взволнованные мы вышли на пустынную, тихую улицу и сели в машину.
Орнелла ткнула пальцем в щиток приборов, и наша машина плавно опустилась в подземный сверкающий пёстрыми красками широкий туннель. И когда её колёса коснулись белого дорожного полотна, девушка выжила до пола кабины педаль газа. И мы со скоростью ракеты помчались вперёд.
Нас почему-то охватил приступ смеха. И мы с Орнеллой до слёз – отчаянно —смеялись все те несколько минут пока машина с воем летала по дороге. И только благодаря автопилоту мы не разбились на перекрёстках о встречные скоростные автомобили.
Орнелла, сверкая глазами, хлопала меня по рукам и кричала:
– Ещё несколько часов назад я должна была погибнуть! А теперь я еду домой и везу тебя!
Она вдруг затихла, откинулась на спинку кресла и, чуть краснея лицом, отрицательным жестом качнула головой.
