– Стоп! – прервал Костров. – Если я вас правильно понял, из-под Воронежа в разведшколу вы вернулись в сентябре 1942-го, а следующий заброс произошел только в июле 1944-го? С чем связан такой промежуток времени? В немецких разведшколах готовили ускоренно.
Дронов глубоко вздохнул:
– Я уже сказал, что стал помогать обучать радистов, мне стали доверять и зачислили в штат разведшколы. А с другой стороны, подозреваю, что меня готовили к забросу в глубокий тыл.
– Почему вы так решили?
– Мой наставник подробно расспрашивал меня о Челябинске и Горьком, где я проходил службу. Даже раздобыл карты городов.
– Наставник, это кто?
– Оберлейтенант, а впоследствии оберштурмбаннфюрер Ройтман.
– Почему впоследствии?
– С середины 1944 года некоторые армейские офицеры стали носить черную форму.
Костров и Дружинин переглянулись. Это означало понимание: в феврале 1944-го абвер прекратил существование, и все разведшколы перешли под эгиду Службы безопасности.
– Понятно… дальше, – сказал Костров.
– А дальше к лету 44-го разведшколу перевели из Борисова под Варшаву. Теперь уже было не до глубокого тыла, и меня спешно забросили в родную Белоруссию в район Полоцка под именем военного строителя Борщева Игоря Платоновича. Я был агентом-связником. Моя задача: доставка питания для раций, обмундирования, документов и денег для агентов. На этот раз повезло больше. Я сразу сдался, сказав, что готов сотрудничать. Ко мне отнеслись настороженно: как-никак это была вторая ходка за линию фронта. Но капитан СМЕРШа Мальченко поверил, и мы начали радиоигру.
Радиоигра удалась. Первая же группа, заброшенная в тыл, была обезврежена, затем еще одна. Мальченко был мной доволен. А потом… потом прямое попадание в блиндаж. Мальченко и двое из его группы убиты, один я живой.
– Стоп! – в очередной раз прервал Костров. – Все убиты, а вы?
– А я на пару минут по нужде вышел, потому и остался жив. Если честно, я испугался: все мертвые, а я… Кто бы мне поверил? Получить же пулю от своих это хуже всего. А совсем рядом мой родной Витебск. Мальченко готовил меня к встрече с одним агентом и оставил мне документы на имя Борщева. Они были в полном порядке. Благодаря им, я добрался до Витебска. Дома застал сестру, родители погибли еще в начале войны. Наталья, увидев меня, очень обрадовалась, несмотря на то, что две недели назад пропал без вести ее муж. Пошел в деревню добыть хоть что-то из продуктов и не вернулся. Или на мине подорвался, или убили – тогда за ведро картошки могли убить. Но, как говорится: не было бы счастья, да несчастье помогло. Я рассказал Наталье все о себе, сказал, что был в плену. О разведшколе, естественно, промолчал. И она предложила стать ее мужем Василием Литовченко. Люди в округе были новые, и это не вызвало подозрения. Так из ее сводного брата я превратился в ее исчезнувшего мужа. Вместо Борщева стал Литовченко Василием Григорьевичем. Наталья работала в райисполкоме и с документами все уладила. Но я понимал, что подмена может обнаружиться. Мы решили развестись. А вскоре я женился и, взяв фамилию жены, превратился из Литовченко в Дронова.
– Так у вас целый букет фамилий: Заремба – Борщев – Литовченко – Дронов, – прервал рассказчика Костров.
– Да, это так, – грустно согласился Дронов и продолжил: – В начале 46-го стали набирать желающих переехать сюда в Восточную Пруссию. Мы с женой Валентиной согласились, Наталья помогла. Обустроились. Детей не заводили, но жили нормально, пока зимой 50-го не случилась беда. Моя Валентина поздно возвращалась с работы. На нее напали, отобрав сумочку с деньгами, – в тот день выдавали зарплату. Сняли пальто, шапку, зимние ботинки… Много в то время было грабежей. Домой она пришла в одном нижнем белье, замерзшая и сразу слегла с воспалением легких. Через два дня ее не стало…
