Грудь неприятно грело, словно в лиф платья вытряхнули мешок пылающих углей. Жар растекался по коже, жалил обидой.
Голосов внизу было намного больше двух. Они усиливались, сливались в единый гул, а над всем этим пчелиным шумом кто-то выводил монотонный речитатив. Тягучий, напевный, эхом отбивающийся от горы… Будто у холма стояла невидимая мечеть, и муэдзин созывал верующих на молитву. Но когда ехала, я не видела минарета.
Со стоном облегчения я коснулась пятками ровной горизонтальной поверхности: мы с изодранным платьем достигли дна. Во всех чертовых смыслах.
Неспортивная форма подвела, дыхание сбилось. Я осела на пятую точку и уперлась ладонями в теплый песок. Вдох, вы-ы-ыдох…
И откуда тут песок? Была же трава.
Нечто мягкое, живое и покладистое успокаивающе потерлось о колени, утешая незатейливой лаской исколотые ноги.
Хермина вернулась, откликнулась на мольбу… Смилостивилась над поверженной Лизаветой, узрев в лунном свете ее отбитый зад.
Мысленно готовясь к позорной встрече с Ворошиловыми, я зажмурила глаза и резво ухватила шерстяную тушку. Прижала кошатину к груди: все, не выпущу. Попалась, «ценная порода»!
Мужчины в темноте продолжали болтать о своем, муэдзин упрямо выводил монотонную песнь. Никто не спешил помогать мне подняться.
Вдруг сквозь ресницы к глазам пробилось яркое сияние. Зажужжал мотор вдалеке, взревело несколько двигателей разом. И мне в лицо направили оранжевый свет автомобильных фар.
Хммм…
То ли Хермина тоже испачкалась, пока прыгала по кочкам, то ли носик отрастила. Что-то в ней неуловимо изменилось. И хвост другой совсем.
Рассмотрев прижатую к груди плутовку, я четко поняла, что поймала чью-то чужую живность. Не Ворошиловскую. То ли горностая, то ли куницу, но явно не дикую, а прирученную. И прилично крупнее тех, что нарисованы в энциклопедии…
Шерстка белая, шелковистая, украшенная янтарно-рыжими пятнами и подпалинами. Глазки-бусинки с травянистой зеленцой. Зверек пах благовониями, сухими травами и свечным воском, как если бы обитал в церковных подвалах.
Он глядел на меня выжидательно, и я, вспомнив успокоительную ласку, решила ответить ей же. Аккуратно провела пальцами по шерстке – от любопытной носатой мордочки до длинного пятнистого хвоста.
Ладонь обожгло, кожа зачесалась… Похоже, у меня и на этих неведомых тварюшек аллергия.
За ослепляющими фарами кто-то взвизгнул. Голосок был тоненький, возмущенный. Женский. Как будто Тема не только чемодан, но и «кисуню» из аэропорта прихватил – вместе с арабскими духами и поруганным чувством собственности.
Призыв к молитве резко стих, у подножия горы стало светлее. Над головой закружились крупные огоньки, разнося рыжие блики по песку и фиолетовым звездчатым цветам.
Я нервно отогнала от носа подвисший в воздухе огненный сгусток, и тот послушно поплыл в сторону.
– Богиня сделала свой выбор, мой герцог, – мелодично и напевно сообщил муэдзин. – В свой праздник Вергана откликнулась на зов и одарила верноподданного чистой девой.
– Это что, какая-то шутка? – резко бросил второй голос. Абсолютно мне не знакомый.
Нет, тут явно были не Ворошиловы…
Черти в моих мыслях усиленно размножались. Уже и миллиона в квадрате не хватало для их подсчета.
Свидетелей моего позорного падения тоже было до неприличия много. Все жители Утесово собрались! И друзей иногородних позвали.
Темнота отступала, выявляя все новые лица. Вокруг холма собралась разодетая публика, а ближе всех к горе расположилась стайка девиц. Штук двадцать, и все одеты нарядно, дорого, старомодно. Широкие блестящие юбки, кружевная бахрома на локтях, узкие стянутые корсажи… У некоторых даже имелись озорные шляпки и веера – от комаров отмахиваться.
