Читать онлайн Владимир Егоров - Мой ХХ век. Как это было

В этой книге я попробую написать обо всём, что точно знаю про своих родителей и других родственников, изложить факты, в достоверности которых уверен. То, в чём сомневаюсь или помню смутно, излагать здесь не буду.

Прадеда по отцовской линии звали Егором. Это всё, что я о нём знаю. От него при очередной переписи населения и пошла наша фамилия. До этого крестьяне имели только имена, которые им давали при крещении. Кроме православного имени, человек часто имел кличку, на которую всю жизнь и откликался. Это было ещё в допотопные времена, после отмены крепостного права в шестидесятых годах девятнадцатого века.

Жил Егор, как и все мои предки по отцовской линии, в Бежецком уезде Новгородской губернии. Иногда это место в России называют Валдай. Находится оно между Великим Новгородом и Тверью – в общем, очень недалеко от Москвы. Славились эти места красивыми бабами, работящими мужиками и хорошей охотой. Деревня Никифорцево, где жил сперва Егор, потом мой дед и где родился мой отец, находится в болотистых лесах, в 60-ти километрах от истоков Волги. Вокруг очень известные в русской истории древние города: Торжок, Холм, Великие Луки, Старая Руса. Сейчас это место административно отошло к Тверской области (бывшая Калининская).

Дед мой по отцу Алексей Егорович Егоров родился 1889 году. Жена его (моя бабка) Мария Васильевна (девичья фамилия Фролова) была на год моложе его. Жили они в той же деревне Никифорцево. Дед мой за всю жизнь дальше уездного Бежецка не выезжал. Кроме одного исключительного случая. Об этом чуть позже. Было у них шестеро детей. Два сына – мой отец, его младший брат Александр – и четыре дочери: Груня, Фрося, Нина и Валя. Отец был третьим ребёнком, за ним Александр, Нина и Валя. Все шестеро детей моей бабки выжили, ни один не умер, что по тем временам было большой редкостью.

Дед считался крепким мужиком в деревне. У него у первого в деревне в 1929 году появилась керосиновая лампа (не электрическая, а именно керосиновая!). До этого по вечерам жили при лучине. Свечей не было – слишком дорого. Жили все в большой избе, в которой посередине стояла русская печь, чуть ли не на пол-избы. Топилась она круглый год без перерыва. В ней готовили еду, грели воду, на ней же спали, когда холодно. В этой же печи было специальное отделение для мытья. Залезали внутрь с лоханью воды и мылись.

Дед Алексей, как и все почти мужики в тех местах, был очень порядочный мужчина. Всю жизнь работал без отдыха, был на все руки мастер. Не курил, матом при жене и детях ругаться не смел. Сам был малограмотный, но понимал, что детям надо дать образование и делал для этого всё, что было в его силах. Выпивал мало и только по праздникам. Вообще, бытующее мнение о повальном пьянстве среди русского крестьянства, как говорил мне отец, абсолютно неверно. Выпивали только в праздники. В остальное время надо было работать от зари до зари. Станешь пить – семья умрёт от голода. Жизнь была очень тяжёлая.

Дед от снега до снега в любую погоду ходил босиком. Экономил на сапогах. Лаптей не признавал. Босиком же ходил на охоту. А охотиться надо было: детей много, кормить их надо хорошо. К счастью, дичи вокруг в лесах и болотах было достаточно. Это выручало.

За такой босоногий образ жизни дед Алексей однажды чуть не поплатился жизнью: в лесу наступил на большую гадюку, и она его укусила за икру. До деревни было далеко, до больницы ещё дальше. Помочь некому. Дед поставил ногу в ручей, разрезал рану ножом глубоко и долго выдавливал из раны кровь вместе с ядом. В воде кровь из раны не сворачивается. Так спасся.

Перед войной, в тридцатые годы, к деду в гости в деревню почти каждый год приезжал знаменитый советский полярник, начальник Северного Морского Пути, герой Советского Союза Иван Дмитриевич Папанин. Дед ходил с ним на охоту и очень гордился дружбой с ним.

Где-то в 1930 году большевики под видом борьбы с сельской буржуазией начали уничтожать так называемых «кулаков», то есть зажиточных крестьян. Однажды пришла к деду во двор так называемая «тройка» – комиссия по раскулачиванию крестьян. Состояла она из председателя райисполкома, представителя райкома партии и работника НКВД. Предварительно извинившись и потупив глазки, сообщили деду примерно так:

– Ты уж извини, Алексей Егорович, но тут такое дело: от родной партии большевиков пришло распоряжение бороться с элементами буржуазии в деревне. Велено раскулачить двух кулаков в вашей деревне. А поскольку ты, Егоров, самый работящий и крепкий мужик на селе, то, ты уж извини, будем изымать у тебя излишки, и пойдёшь ты в тюрьму как враг Советской власти.

Так дед впервые узнал, что он, оказывается, буржуй, да ещё и враг народа. До этого дня он по простоте своей думал, что народ состоит из таких, как он, крестьян. Дед, видимо, обладал определённым чувством юмора: он кликнул своих детей и велел им построиться строем шеренги. В строй встали Фрося, Николай (мой отец, 11 лет), Александр, Нина и Валя. Груни не было, потому, что она уже вышла замуж. Дед показал представителям власти на испуганный строй детишек и говорит:

– Вот мои излишки! Забирайте любого!

Отец мне говорил, что в тот момент он очень испугался. Подумал, что его действительно заберут куда-то. Но до этого пока не дошло.

«Тройка» посчитала количество коров и лошадей, прибавила сюда куриц с петухами, полученную сумму поделили в уме на количество едоков. И получилось, что никаких излишков нет. Но надо было что-то делать. Задание Партии необходимо выполнить! Выход нашёлся: забрали из дома фамильный медный тульский самовар, а из амбара выкатили запасное колесо от телеги. Деда посадили на сани и отвезли в тюрьму.

По этому поводу в течение многих лет мне хотелось сказать Советской власти: «Слушайте, родные! Я уже не спрашиваю, куда вы дели моего деда. Даже бог с ней, с запаской для телеги! Но верните хотя бы фамильный самовар!». Хотелось так сказать, но я сдерживался.

Однако закончилось всё не так плохо. Через несколько месяцев дед Алексей неожиданно вернулся в деревню. Зашёл в хату весь злой, грязный, с чёрной бородой, заросший и оборванный. И тут мой папа первый раз в жизни услышал, как его отец ругается матом. Не знаю, в чём была причина. Не допускаю, что это было сказано в адрес Вождя всех народов, Великого Сталина.

Деду повезло. Как раз в это время И. Сталин опубликовал в «Правде» свою статью «О перегибах в деревне». И деда выпустили. Но в покое не оставили.

Не успел дед отмыться в русской печке и немного отъесться на домашних харчах, как приезжает в деревню тот же председатель райисполкома с представителем Партии и собирает всех жителей деревни на собрание. Объявляет крестьянам, что до сих пор они жили неправильно. Веками пахали землю в одиночку, скотину пасли по лугам как попало. Надо исправлять положение: создавать в вашей деревне мощный колхоз, скотину всю сдавать в общий коровник, а землю пахать всем вместе. Выращенную таким образом картошку надо будет отдавать государству. А сами крестьяне за такой ударный труд будут получать трудодни. А кто плохо будет работать – ничего не получит.

Надо было избрать председателя колхоза. Райисполкомовский лидер опять потупил глазки и произнес, что, мол, вот тут на днях очень удачно Алексей Егоров вернулся с лесоповала, как раз вовремя. А он как есть самый крепкий и работящий мужик, потому райисполком и райком Партии горячо рекомендует выбрать его председателем колхоза. Кто за колхоз и за нового председателя – прошу, мол, поднять правую руку. Все дружно подняли руки. Попробуй, не подними! Дед тоже без ложной скромности согласился быть председателем. Я думаю, он здраво рассудил, что лучше руководить крестьянами в родной деревне, чем возвращаться на лесоповал в Вологду.

Дед стал руководить колхозом и, хотя он едва умел читать и писать, говорят, что у него это получалось совсем неплохо. Был председателем 18 лет, до 47-го года.

Во время войны в конце 41-го года немцы подошли к самой Москве, заняли Тверь, что восточнее деревни Никифорцево. Фактически дед со своим колхозом оказался в тылу врага. Но в тех местах сплошной линии фронта не было, потому что вокруг леса, озёра и болота непроходимые. В деревню немцы тоже не зашли. У них просто сил и людей не хватало, чтобы держать всю местность под контролем. Дед Алексей не поддался панике. Два его сына и дочка Нина были неизвестно где на войне, а дед с оставшимися в деревне людьми, в основном стариками и женщинами, продолжал выполнять государственный план поставок мяса, сала, кожи и прочего пшена. Периодически снаряжал лошадиный обоз и тайными тропами по лесам и болотам вывозил продукцию в расположение наших войсковых частей, сдавал товар первому встречному интенданту. И не забывал брать расписки о том, что груз сдан для питания советских воинов. Это ему через год здорово пригодилось. Когда немцев немного отогнали от Москвы и линия фронта переместилась на запад, в деревню прибыл суровый особист с солдатами и стал допрашивать крестьян, чем же они занимались в условиях вражеской оккупации. А не сотрудничали ли вы с проклятыми фашистами? Дед предъявил ему пачку накладных с печатями воинских частей – и от него отстали.

По большому счёту, дед Алексей был настоящим героем. На таких мужчинах держится русская земля. Но им в нашей стране орденов не дают и памятники не ставят. Да ему этого и не надо было. Спасибо, что в тюрьму второй раз не отвезли на санях.

Дед все эти годы и до самой смерти вкалывал на колхоз (считай, это был рабский труд на государство), а по ночам работал по своему хозяйству. Плёл на продажу для дополнительного заработка изумительной красоты корзины и лукошки из ивовых прутьев. Надо было детей кормить. Спал по 2 – 3 часа в сутки, иногда прямо на полу на охапке ивовых прутьев, когда уже сон валил с ног. Дед положил своё здоровье и саму жизнь, чтобы выжили дети. Воспитывать детей ему, вроде, было некогда, но все дети выросли очень порядочными и стойкими людьми. Отец мой всегда говорил о деде с большим уважением и с оттенком удивления и восхищения.

Ещё знаю о деде, что один глаз у него был повреждён и совсем не видел. В молодости ему повредили глаз в кулачной драке. Но это ему не мешало, он никогда об этом не вспоминал и вроде даже не замечал. До революции существовал такой народный вид спорта – кулачные бои. В уездных городах в один из праздничных дней на Масленицу собирались желающие и соревновались, кто лучше дерётся на кулачках. Бои происходили при большом стечении народа, под присмотром полиции, как правило, на льду замёрзшего озера или реки. Дрались в рукавицах. Дед тоже принимал участие в соревнованиях. Это было в Бежецке. Мужик, с которым он дрался, нарушил спортивную этику и тайком вложил в свою варежку какую-то железку для веса. И этой железкой повредил деду глаз. Глаз остался целым, но перестал видеть.

Дед был человек горячий и любил справедливость. На следующий год, уже только с одним зрячим глазом, он опять поехал на кулачные бои. Взять, так сказать, реванш. Вызвал на бой того же мужика. И, видимо, по той же горячности так приложил ему, что мужик мелькнул пятками и грохнулся на лёд без признаков жизни. Пока полиция и зрители пытались выяснить, жив ли мужик, приятели деда, которые приехали поболеть за него (так сказать, его личные спортивные фанаты), быстренько запихнули деда в сани и на предельной скорости умчались из Бежецка лесами в родную деревню. Дед очень испугался. За такое дело запросто можно было попасть в Сибирь. По этой причине дед Алексей не выезжал из деревни до самой революции. Очень боялся попасть в тюрьму. Но, как показала жизнь, и революция не спасла от тюрьмы.