До знакомства с Яном я не задумывалась о цели своего обучения. Но мир, который он мне показал, перевернул во мне всё. И это в том числе. Нет-нет, но я задумывалась: а туда ли я иду? Смогу ли гореть так же, как и он?
У меня было время переварить наш разговор. Теперь, перед тем как лечь спать, я проводила два тайных ритуала. Раздевалась донага и разглядывала себя в зеркале. Вглядывалась в своё лицо и тело.
Не знаю, что в конце концов победило. Может, слова Яна, что звучали в ушах. А может, я наконец-то научилась смотреть на себя без отвращения.
Я уже не казалась сама себе несуразной и некрасивой. Что-то во мне всё же было пусть не прекрасное, но притягательное. И глаза, и нос неплох. И кожа отличная. Может, я и костлявая и высокая, но не сказать, что скелет из концлагеря. Какие-никакие формы присутствовали.
Я начинала в себя верить. За ту неделю, что мы не виделись, произошёл какой-то неуловимый сдвиг, и мне не терпелось поделиться этим с Яном. Я мечтала, как мы встретимся. Представляла, как иду с ним рядом – и уже не путаюсь в ногах, потому что с «голой правдой» у зеркала я неожиданно раскрепостилась и уже не сутулилась при ходьбе, не пыталась стать менее заметной. Даже Ксюша это заметила, а значит, мой самопальный тренинг действовал!
И всё так бездарно рухнуло. Провалилось в такую пропасть, что неизвестно, как из неё теперь выбраться, что делать, как быть, чем дышать…
Дом Айдановых. Второй этаж. Я и Шуша подглядываем. Шуша что-то горячо шепчет мне на ухо, а я не слышу.
Я смотрю во все глаза на Яна, что стоит рядом со своим папашей Вознесенским. У них смотрины. Они пришли, как истинные купцы, оценить товар – мою сестру Мину.
Он на ней женится, мажористый негодяй. А я… а я как старуха у разбитого корыта – с расколоченными вдребезги мечтами, жалкими попытками найти себя и поверить, что и таких, как я, дурнушек, тоже любят и ценят.
Как же. Сто раз ха-ха. Вот он – момент истины. Тайные подводные камни, что всегда были, но никогда не показывали носа из-под толщи недомолвок.
Горько. Больно. До звёзд в глазах. До отчаяния, что накрывает с головой и мешает дышать.
– Блин, как же ей, кобыле, повезло! – открыто завидует Шуша. – Молодой, красивый, хоть в угол поставь и молись. Молодец, папка. Надеюсь, и для нас что-нибудь эдакое найдётся. Я так понимаю, он твёрдо решил укрепить свои позиции, пока есть возможность. Все они у него в кулачке сидят. И этот жлоб Вознесенский с благородными корнями – тоже. И каждый принесёт в зубах своих сыновей, чтобы породниться. Ты что молчишь? – больно толкает она меня в бок. – Не ссы, Несска, и тебе кого-нибудь отыщет папка.
Да, отыщет. Я слышала. И Лохнесское чудовище замуж выпихнет, чтобы трон свой пошатнувшийся спасти. Сосватает какого-нибудь престарелого хрыча. Достанусь я кому-нибудь, как жертва. Мне всего девятнадцать – вот-вот, недавно совсем стукнуло. А я и любви толком не знала. Поцелуй и то один достался. Поволокут, как овцу на бойню.
– А вообще, конечно, больше всех подфартило Маринке – сама себе хозяйка. Так не улыбается сразу в жёны, блин. И эти производители тут же пузом наградят, рожать заставят. Конец свободе.
– Была ли она, свобода? – цежу я сквозь зубы и чувствую, что меня буквально трясёт.
Шуша сокрушённо вздыхает.
– Ну, теоретически… Практически – сама понимаешь. Может, не сразу. Вон, Минку выдадут замуж, а пока ещё кого-нибудь откопает, присмотрится, проверит всё – время пройдёт. Может, ещё побегаем на свободе-то.
