— Ладно поехали! Брифинг. Эйрбас, — называю номер модели самолета, затем монотонно продолжаю: — тейлстрайк, — дословно удар хвостом, — 13 и 5, 11 и 7. Максимальный питч на взлете 10 градусов. По статусу у нас все работает, ограничений нет. — Дальше перехожу на английский, перечисляю все необходимые пункты и снова на русский: — Погода в аэропорту назначения позволят принять решение на вылет. На трассе опасных метеоявлений, обход которых невозможен, нет.
Поясняю, как именно мы с Тимофеем будем производить взлет и что конкретно включим в случае обледенения.
— Локатор будет включен. Рули проверим в процессе. Взлетаем с начала полосы.
Информирую экипаж о скорости, о схеме полета, об особенностях работы данного самолета и о том, в каком случае мы прекращаем взлет и что будем транслировать в эфир. Ну и об обязательном выполнении чек-листа эвакуации. И в продолжении все по привычному плану: карта проверок и получение разрешения.
Все проходит в штатном режиме. Включив автопилот, я строгим голосом требую у бортпроводниц нормальный кофе. Жасмин бесит своей тормознутостью.
— Чет ты сегодня какой-то злой, — бурчит Тимоха, потягиваясь в кресле второго пилота. — Вроде молодожен. Они обычно всегда улыбаются как идиоты, а ты будто с цепи сорвался, на девочек гавкаешь.
— А я, может, оттого и злой, что жена на земле осталась.
— Вот поэтому я и не женюсь. — Поправляет наушники мой второй пилот. — Потому что первым делом самолеты, а мысли о бабах, которые в мое отсутствие черт-те чем занимаются, — потом.
— Отлично, я подброшу тебя на биржу труда, когда Андриевский уволит за холостой статус.
— Ой да ладно! Я человек маленький, совсем даже не капитан.
В этот момент улитка по имени Жасмин наконец-то притягивает мне кофе. Раньше я и не подозревал, что красивая женщина может вызывать во мне столько раздражения.
— Ты что, — кошусь на девушку, обжигая губы чересчур горячим напитком, — выращивала его, что ли? Отмывала зерно от клейковины, сушила, высаживала в стерильную почву, ждала сорок дней, пока прорастет, а после этого переместила в кофейные ясли?
— Илья Андреевич, вы почему со мной так разговариваете? — обижается Жасмин.
— Потому что я самодур, а ты медленная…
Мы с Жасмин еще несколько раз переглядываемся. Я все никак не могу успокоиться. А потом все в момент меняется.
У нас, у пилотов, такая работа: ты только что летел, все было хорошо — и вот срабатывают датчики.
— Илья! — окликает меня Тимошин.
— Брысь отсюда! — рычу на перепуганную бортпроводницу и, осмотрев приборы, к своему ужасу, сразу все понимаю.
Отказ двигателя в полете — это всегда очень печально, и неважно, сколько всего двигателей на твоем самолете: один или восемь. В любом случае это может означать конец.
На самом деле хуже, чем отказ двигателя в полете, бывает только отказ двигателя при взлете. Когда скорость уже слишком высока, чтобы прекратить подъем в небо, но при этом ее недостаточно, чтобы набрать нужную высоту. В этом случае все решает удача, профессионализм, ну и, конечно, катапультное кресло.
Это шутка, естественно, но она какая-то грустная.
Скорей всего, наш двигатель «приуныл» из-за херового качества залитого в него топлива и масла. Я об этом упоминал перед вылетом. Но, как часто бывает, кто я такой, чтобы решать подобные вопросы?
Конечно, так повезти могло любому капитану, двигатели на суднах разные, но принцип действия у них у всех одинаковый. Только вот повезло в черном смысле этого слова сегодня именно нам. И именно нам сейчас предстоит, что называется, борьба за жизнь. Грустно это и страшно.
