— Сознательная девчонка.
Принесли мою кесадилью, я начала
разрезать её на кусочки, хотя можно было
есть руками.
— Я вообще-то про другой случай, когда
отец меня чуть не… ну, того…
— В смысле?
Градус интереса к истории новоиспечённой
подруги резко повысился. Я перестала жевать, в то время как Ира с аппетитом
уминала жареный рис с морепродуктами.
— Отец как-то пришёл ко мне домой
подшофе, я тогда уже отдельно жила. Стоим в коридоре, уже вечер, я свет
включила. И отец начал меня подталкивать в комнату к дивану. В комнате темно,
он на этот диван завалил меня и давай руками по телу шарить, правда, одежду не
срывал. Я отбилась и в коридор. Он меня ещё два раза на диван укладывал, я
начала ругаться и всё-таки выпроводила его.
— Сильно испугалась?
— Самое удивительное, что не испугалась.
Это же родной отец. Да и мне уже лет девятнадцать было. А сегодня в храме вдруг
вспомнила этот случай и окончательно простила его.
Мне вспомнился мерзкий хмырь, когда он,
схватив меня за руку, сжал мою ладонь на своём члене через спортивные штаны. Страшно,
омерзительно. Жутко от осознания собственной беспомощности. Тогда я тоже
отбилась.
— Вообще, отец по натуре садист, лупил
мать почем зря, считал, что она мою младшую сестру от брата нагуляла. Его отец
такой же был, по бабам шлялся и мать бил, а она уже детей колошматила. Терпеть
не могла, когда ребёнок орал, с ума сходила.
— У тебя родня, хоть книги пиши.
— Бабка-то не просто с ума от детского
крика сходила. Говорят, её мать – моя прабабка заставила её – свою дочь
новорожденного братишку на мороз
вынести, чтоб помер. Представь, как ребёнок кричал на морозе.
Кусок застрял в горле. Рука зависла над
вафлями, которые здесь вкусно готовили, и я всегда заказывала.
— Это в деревне было?
— Да. Такие нравы. У них в селе один
мужик своего новорожденного из двойни вынес во двор и закопал в земле, а
старший брат увидел, откопал и принёс домой. Ребёнок тот выжил. Потом брат
всегда над ним коршуном стоял, оберегал.
Из глаз непроизвольно брызнули слёзы, я
отодвинула тарелку с вафлями в сторону,
мороженое в вазочке растаяло окончательно.
— И как с этим жить? Ребёнку, который
знал, что отец его похоронил. Брату, который видел этот ужас. Матери, которая
это позволила…
Ира пожала плечами, сделала глоток кофе.
— Думаю, старшему брату легче всего. Он
ведь спас младенца, его совесть чиста.
— Совесть – да, а отношение к родителям?
Простить их? — мой голос стал ломким, я вытерла слёзы.
— Кто сможет, тот простит. Можно твою
вафлю попробовать?
— Бери, конечно. Ешь всё, если
понравится. У меня аппетит что-то пропал.
— Ой, смотри, это наш муж – Дениска, —
Ира засмеялась, помахала рукой кому-то за моей спиной.
Я оглянулась, к нам, улыбаясь во все
тридцать два зуба, шёл парень в гавайской рубахе, правда, несколько другой
расцветки.
— Ты с ним познакомилась?
— Ага. После того, как ты сбежала.
— Привет, Иринка, — он обнял, поднявшуюся ему
навстречу подружку. — Привет, вселенская матка, — он повернулся ко мне. — Я
тебя не забыл. Круто ты выступила на расстановках.
— Серьёзно?
—Мне показалось, ты там не всё сказала,
— проницательно взглянул мне в глаза.
Прав на все сто. Я не смогла полностью
озвучить то, что пришло в голову.
— А я почувствовал, сам от себя не
ожидал, что так можно.
— Что почувствовал? — легко вступила в
разговор Ирина.
