—
Секс в чистом виде. И не я один, между прочим, чуть не взлетел в небо. Пошли
завтра на вечеринку.
Непонятная лёгкость и смешливость теперь
напала и на меня.
— Давай хоть познакомимся, дорогой муж.
Наевшаяся до отвала Ира развеселилась не
на шутку, чуть не расплескав на себя кофе.
— Да-да, официально.
Парень встал, церемонно поклонился.
Позвольте представиться и облобызать вашу ручку, жена. Я протянула ему руку.
— Денис.
— Марго.
—
Рита – Маргарита и Ираида из Калуги, приглашаю вас отметить наше
воссоединение завтра в восемь вечера.
После посещения храма моё внутреннее
бунтарство вдруг обернулось тягучей, как навязшая в зубах конфета, рефлексией.
Лёжа на кровати, я тупо пялилась в потолок, зависнув в сомнамбулическом трансе.
Парень из храма пробил в душе чёрную
брешь. Я противилась его наставлениям, даже злилась (кой черт просить прощения
у матери на коленях?), но невидимый червяк сомнения поселился в голове, словно
«мастер» заразил меня каким-то вирусом.
Недаром Егор называл этих эзотериков
«отлетевшими», вместе с ними отлетали и такие дурынды, как я. Мне не на что
было опереться, и тут пришёл человек, который знал, как надо. Он занял
родительскую позицию и сказал, что делать.
Вопросы, словно разбредшееся стадо коз бродили
по пастбищу, то бишь в голове, а я только взирала на них, не силах согнать в
кучу и отправить в загон. Ни на что не годный
Пастух.
Почему я не могу простить отца и мать? Зачем
мне их прощать? Права я или не права? Для чего мне эти уроки? Какую эволюцию
проходит моя душа? Всё-таки сука – этот мастер! Козы щипали травку, блеяли,
переходя с место на место, тряся своими длинными ушами, а Пастух тупо взирал на
них.
Когда родители разошлись, мы с матерью
переехали в однокомнатную квартиру, с небольшой комнатой и кухней. Мать,
почувствовав свободу, начала активный поиск мужчины. По малолетству я не
запоминала тех, кто появлялся у нас. Для меня самым ужасным моментом оказалось
то, что меня переселили в маленькую кухню, в которую втиснули чёрную тахту.
Куда делась прежняя кровать, моя память не сохранила.
Даже ребёнком я понимала, что тахту
притащили с какой-то помойки. Мало того, что тахта была обита чёрным жестким
материалом, она была покатая, с каким-то невероятным горбом. Голова и ноги на
этом ложе свешивались вниз, телу приходилось повторять горб тахты. Ни прижаться
к стене, ни подоткнуть подушку выше, ничто не помогало принять нормальное
положение. Ворочаясь на гадкой тахте, я каждый раз засыпала с трудом, в то
время, как маман кувыркалась в другой комнате с очередным кавалером.
Тахта вызывала во мне стойкое отвращение
и страх. Я и так была слишком чувствительным ребёнком, а мне приходилось спать
отдельно от матери и каждый раз ложится как в гробик на эту горбатую чёрную
тахту. Не знаю, с того времени или нет, но у меня появились панические мысли по
поводу того, как меня закопают глубоко в землю.
Наверное, после этой тахты я могла бы
сочинять детские ужастики про гроб и чёрную руку, появляющуюся из недр этого
монстра.
Я вдруг поняла, откуда растут ноги моей
нелюбви к черному или коричневому
постельному белью, которое предпочитал Егор. Я выбирала хотя бы серый цвет, изо
всех сил сопротивляясь его мнению.
Не так давно я думала, что осталась с
сохранной психикой, смогла выйти из детской травмы. Только с какого перепуга в
памяти всплыла чёрная тахта?
