Мой немой Афган - страница 2

В мае 1980 года у меня был отпуск. Встретился с другом-однокашником по военному училищу Он, прослужив год в Афганистане, получив два пулевых ранения в руку, после госпиталя тоже был в отпуске. В его рассказах об Афганистане было такое, что совершенно не укладывалось в привычные рамки мирной жизни. Многое было настолько нереально и, как мне казалось, не могло быть в принципе, что я скептически воспринял всю информацию, но вида не показал, чтобы не обидеть товарища.

Во время встречи меня не очень поразил вид шрамов на руке, а скорее глаза, что-то видевшие в момент рассказа, что мне увидеть было не дано, и состояние друга; он был и здесь, и где-то там, где ему служить еще не меньше года. В ноябре состоялась еще одна встреча с сослуживцем, приехавшим в отпуск. И хотя служили они с моим раненым другом в различных частях, да и занимали разные должности, один – офицер, другой был прапорщиком, их роднил тот же взгляд в себя и состояние «отсутствия присутствия» – так я потом стал называть состояние «афганца», пытающегося рассказать что-то о службе мирному населению.

Служба в полку проходила по заведенному распорядку, приходили молодые солдаты, увольнялись в запас прослужившие два года. Стрельбы, вождение, тактические учения, наряды, нервы, взыскания, поощрения. В срок получил капитана, дочке исполнился год, выдался один выходной, смог побыть дома до обеда, не выдержал и убежал в роту.

Осеннюю проверку рота сдала на «отлично», и меня вызвали в штаб СКВО в Ростов-на-Дону для вручения награды: знак ЦК ВЛКСМ «За воинскую доблесть». Отнесся скептически, все-таки не госнаграда, но когда такой же вручили саперу за разминирование и летчику за испытательные полеты, статус сам собой поднялся, к тому же вручал знаки легендарный маршал Москаленко.

В перерыве в коридоре штаба округа среди других увидел и свою фотографию, набрался наглости, подошел и обратился к командующему войсками округа, он меня еще раз поздравил и, приобняв, спросил: «Какие проблемы, рассказывай». Я коротко объяснил ситуацию, свое состояние и попросил направить меня служить в Афганистан. Он выслушал, помолчал и сказал: «Ну хорошо, не обещаю, но разберусь».

Приехав в полк, доложил командиру о разговоре и написал очередной рапорт. В середине ноября из Герата вышла по замене моя рота. Многие разъехались по домам, но трое солдат приехали к нам в полк. Встреча была очень трогательной, ребята никак не могли поверить, что они уже в Союзе и война для них закончилась. Проговорили в моей канцелярии с вечера и до утра следующего дня, и я проводил их на вокзал. Ночной разговор был обо всем – они рассказывали, что видели и чувствовали за почти год войны. Я отметил про себя, что они очень повзрослели, и не на календарный год, а на часть жизни. Из их рассказов про войну я понял, что это был взгляд солдат, достаточно субъективный, как у акына: «что вижу, то и пою». Глубокого анализа обстановки они и не могли дать в силу своей малой информированности и выполнения сугубо узких боевых задач. Но главное, повторяю, самое главное, что все вернулись живыми, хотя ранения и контузии у некоторых были.

В январе 1981 года мне сообщили, что мой рапорт удовлетворен и я включен в списки для службы в ДРА.

Весна прошла на одном дыхании: отпуск, сдал роту, обмыл с сослуживцами отъезд, обговорил все вопросы с женой. Накануне, как по заказу, бывший сержант роты прислал из Темрюка пол-литровую банку черной икры и балык, что называется, оказал ротному уважение. Я купил хороший кизлярский коньяк, и мы, уложив полуторагодовалую любимую доченьку спать, полночи обсуждали дальнейшую семейную несовместную жизнь. Всех подробностей того разговора уже не помню, но вопроса, как семье жить при возможной потере кормильца, мне пришлось коснуться.