Мой ослепительный миг - страница 2

Мой брат Алексей, 1910 года рождения, никак не хотел учиться, окончил только четыре класса, но страстно любил лошадей. Как рассказывала мама, пойдет в школу, а сам завернет в нашу конюшню, сядет неприметный в уголок и глядит на лошадь. Когда образовались колхозы, стал конюхом, чтобы быть рядом с любимицей, которую отдали в колхоз. Позже, когда нашу лошадь по возрасту передали из колхоза в школу, он перешел конюхом в школу. В 1935 году женился, в 1936 году родился у него сын Виталий, в 1938 – Владимир, в 1940 – дочь Вера. Воевал в Финскую войну. Когда вернулся с нее, много рассказывал, больше всего меня поразило и чему я не поверила, что приходилось спать на снегу. Только когда сама научилась этому и многому другому в солдатском деле, тогда и поверила. Алексей добровольно пошел в 1941 году на фронт и пропал без вести, мама с папашей взяли на себя всю тяжесть заботы о его семье. Жена его Шура работала уборщицей и не смогла бы прокормить, одеть и обуть троих детей. Помогала в этом и моя сестра Катя.

Семья была дружной, воспитанной. Кто тогда говорил о гуманизме и правах человека? Наверно, не говорили, потому что гуманизм реально жил в душах людей, общинных по своему мировоззрению. Говорят всегда о том, чего у самого не хватает. И права тогда брали себе те люди, которые соответствовали своим обязательствам.

Катя, я и Мария

Сестра Мария, 1916 года рождения, окончив в Волчихе школу крестьянской молодежи, по направлению колхоза поступила в медицинский институт в Омске. Там же вышла замуж за черкеса Джабраила Муратханова, которого мы звали не иначе, как Женя. Это был очень добрый и порядочный человек, работал киномехаником. Мария уехала с мужем в Алма-Ату, а потом в Кисловодск, там у них вырос сын Геннадий.

Я же в семье была самой маленькой, все меня так или иначе баловали. Росла я своенравной девчонкой. Однажды родители собрались в гости к родным папаши Ивана Пантелеевича в Усть-Волчиху. А он мне купил новое платье, и мне хотелось поехать с ними, но родители меня оставляли дома, так я побежала за ними.

А когда они начали гнать меня и сказали, что заберут мое красивое платье, я сняла то платье и бросила его в пыль и продолжила бежать за ними. Тогда они смирились с моим капризом.

Такая я и осталась – настойчивая и отчаянная.

Маленькую меня особенно баловал брат, который каждый вечер со мной занимался физкультурой (если это можно назвать так). Изгибал меня всячески, я, лежа, могла загнуть ноги за голову, сделать мостик, стоять на руках, и в школе, когда делали пирамиды, на моем животе стояли другие дети с флажками. Нам ничего не стоило бегать по зимним улицам босиком, и вроде не болели. Характер и у меня, и у брата был настойчивый, всегда добивались своего. Это оказалось в моей жизни нелишним.

В эти же годы или чуть старше я умудрилась сходить в школу с инспекцией успеваемости моей сестры Марии. Зашла в класс, учитель спрашивает: «Что, девочка, тебе? Учиться пришла?»

«Нет, – отвечаю, – я пришла спросить о том, как наша Манька у чится».

Жили не так, как сейчас. Керосин привозили, но не всегда давали всем, только членам потребкооперации понемногу. Чаще мой брат щипал лучину, и в этом свете мама пряла пряжу. Потом уже стали давать электрический свет на 2–3 часа по вечерам. Потом добавили еще час, потом еще час… Затем и радио провели. Вот тут народ воспрянул, даже тот, кто не верил советской власти, убедился, что эта власть – для людей. Но были те, кто по своему характеру или по своему интересу вредили хорошим делам. Репрессированный в те годы – сейчас герой. И он, и его дети получают больше привилегий, чем дети моего брата, погибшего в войну.