Заболела я. Да ещё как серьёзно! Была сильная простуда, но не это самое страшное. И высокая температура, и сильный кашель благодаря маминой заботе быстро сошли на нет. И всё было бы хорошо, если бы не бесконечная слабость. Стала я как-то уставать. Похудела… Врачи списывали моё состояние на переутомление, остаточное явление после довольно серьёзной простуды… Нормальный ребёнок! Придёт лето, отдохнёт – и всё наладится.
После майских праздников папа уезжал в длительную командировку недели на три. Не нравилась ему я, и он напряг врачей – потребовал обследовать меня досконально и настоял на рентгене лёгких – манипуляции, для ребёнка не безвредной. Меня обследовали… И обнаружили затемнение в лёгких. Развивались каверны… Дело могло закончиться туберкулёзом. Больше месяца я пролежала в партлечебнице. Была я маленькая, боли никакой не испытывала – ну и ладно. Что мне расстраиваться? Мама приходила каждый день, объясняла новое, задавала домашнее – вернее, больничное задание, и в общем-то, никаких уж особых изменений в моей жизни не происходило. Девочки-подружки меня навещали, на улицу врачи не просто разрешали выходить – в приказном порядке требовали прогулки, что тоже приятно.
Единственное «но» было в том, что заставляла меня мама есть много жирной еды, которую я не очень-то любила. То ли дело квашеная капуста с мочёными яблочками! Можно ещё съесть картошку-синеглазку в мундирах с вяленым лещом. Красота… Так нет же! Обязательно мама заставляла есть отбивнушки, творог непременно со сметаной. И уж совсем какие-то жуткие бутерброды с маслом, а сверху – домашняя буженина или домашняя колбаса. Попробуй их съешь! Ради справедливости, замечу: колбасу и буженину мама готовила постными, но очень вкусными. Просто я была маленькой плодожоркой. Одна из всей семьи.
Мама и врачи требовали, я есть ничего, кроме любимых яблочек и постного творога не хотела – дело доходило до слёз. И опять на помощь пришёл папа. Разделил всё, что мне полагалось за день съесть, на двенадцать равных частей. Каждый час – перекус. Стало легче жить. Но с тех самых пор я терпеть не могу дробное питание…
Папа навещал меня не каждый день, но уж если навещал… день превращался в праздник. Он мне сказки рассказывал. Очень странные, похожие на жизнь нашего двора, но всё-таки сказки. Я такого интереса к устному рассказу за всю свою жизнь больше не испытала ни разу. Вся соль была в том, что я как будто жила в этих сказках; и как будто я, именно я, совершила подвиг, или вырастила цветочек, даже лучше аленького… Прошло много лет, папы уже не было в живых, и я сочинила сказку, похожую на папины. Но только одну… И именно в день смерти папы. Моя странная сказка пользуется успехом у малышей вот уже сорок лет… И я знаю, почему. Этот маленький рассказик есть моя любовь к моему папе.
Сейчас, будучи мамой и дважды бабушкой, я понимаю, что пережил папа в те майские дни. Мне было почти тридцать, когда папа сознался: у Бога просил мне здоровья. А ведь мой папа неверующий. Что бы было с ним, если бы мне диагноз правильно всё-таки не поставили и я бы умерла? В 1956-м году от тяжёлой пневмонии, тем более затемнения в лёгких, как правило, умирали. Случись такое, папа не прожил бы шестьдесят один год. Это точно! Всё обошлось. Меня успешно вылечили. Последствий – никаких, но сколько я помню папу, стоило мне кашлянуть, и он менялся в лице. И пока я жила с родителями, мама всегда грела мне домашние тапочки на батарее. Я уехала из отчего дома летом, было жарко, и температура тапок меня мало интересовала. Наступила осень… В Москве отопительный сезон в семидесятые годы начинался ровно пятнадцатого октября. И как же я удивилась неприятному ощущению в одно осеннее утро, надев на босые ноги холодные тапочки. Именно этот день и ознаменовал начало моей самостоятельной жизни. Но приезжали в Москву родители, и я волшебным образом опять превращалась в маленькую девочку. Мне было двадцать два года, до папиной смерти оставалось восемь моих счастливых лет…
