Мой Советский Союз - страница 6

После драматического пассажа о моём незавидном будущем и гневной сентенции о тоннах стыда, которые я должен немедленно начать испытывать, мне было предложено незамедлительно сменить линию поведения и прекратить раздавать тумаки и подзатыльники. Подождав, когда она выдохнется, я честно сообщил ей, что “не прекращу, потому что мне папа разрешил”.

Ошарашенная такой откровенностью, завуч замолчала. По напряжённому лицу школьной начальницы было заметно, что нештатная ситуация запустила в её организме интенсивный мыслительный процесс, заблокировавший обычный стиль общения с подведомственными ей школярами. Помолчав примерно с минуту, она, уже более домашним тоном, поинтересовалась причиной моей агрессивности. Рассказав ей о заикании и о папиных наказах, я ввёл её в ещё больший ступор. “А можно попросить тебя больше не драться”, робко поинтересовалась завуч. “Да вы не волнуйтесь” – успокоил я встревоженного педагога, “из моего класса больше никто не обзывается”. “А, ну иди тогда”, почти прошептала она. По выражению лица завуча было понятно, что раньше разгадывать такие педагогические ребусы ей не приходилось. Я же покинул кабинет школьной начальницы весьма довольный всем происходящим. Моё право заикаться без последствий было защищено. Проблема была решена.

Надо сказать, что по степени контрастности переход детский сад-школа был, пожалуй, самым резким и неожиданным в жизни для большинства советских детей. На вчерашнего детсадовца свинцовой плитой навалились уроки, которые надо было отсидеть от звонка до звонка. Сурового вида дяди и тёти из пятого класса и выше сновали туда-сюда по коридорам. Нахождение с ними на встречных курсах было чревато незапланированным физическим ущербом типа падения на пол или оплеухи. Кроме того, система оценок и поощрений, расщепляющая ещё вчера однородную массу первоклашек на отличников, середняков и двоечников, поселяла в детских душах смятение и сомнения относительно справедливости мироустройства.

Кстати, сейчас, по прошествии многих лет, я прихожу к выводу, что использование оценок буквально с самого первого дня было одним из главных недостатков в конструкции советского начального образования, заложившее основу для многих будущих проблем, как индивидуальных, так и для всего общества в целом. Вообще парадоксально, что в системе, формально декларирующей принцип социального равенства, вводилась практика, способствующая скорейшему возникновению прямо противоположных тенденций и не когда-нибудь, а на самом начальном этапе жизни маленького человека.

Но вернёмся к школе. Над всем этой сложной комбинации из перемен, уроков, звонков, учебников, дневников и тетрадок возвышались исполинские фигуры вершителей судеб школяров – учителей.

Их боялись, им придумывали клички и о них слагали различные истории. Они говорили, что курить в туалетах нехорошо, а сами нещадно дымили в учительской. Они приказывали нам не шуметь на переменах, а сами от души орали на уроках. Они учили нас говорить правильные слова, в которые сами не верили и совершать правильные поступки, демонстрируя при этом нечто совершенно противоположное. Они были по-своему демократичны в том, что исповедовали одну и ту же манеру общения как с первогодками, так и с десятиклассниками. И в том и в другом случае основу составлял разговор на повышенных тонах. Видимо большинство советских педагогов считало крик целебным и щедро делилась этим счастьем с учениками.