Мой университет: Для всех – он наш, а для каждого – свой - страница 12



Из нас, «старослужащих», самым старослужащим был, наверное, Балоглан-оглы Гусейнов – участник обороны Ленинграда, бывший заместитель командира стрелкового батальона. Он сначала и до конца воевал на Северо-Западном фронте до полного снятия блокады и вместе со своим батальоном прошел после этого торжественным маршем по Невскому проспекту, прежде чем отправился дальше – на Берлин. Вместе с орденами и медалями в конце войны он получил и инвалидность. Блокада не прошла ему даром. Только пышные черные усы свидетельствовали о том, что был когда-то замкомбата неотразимым для женского взора и сердца молодцом. Вместо волос на его голове оставался какой-то редкорастущий мох или пух. Балоглан еще до войны стал кадровым офицером, а после нее, как только был уволен в отставку, оказался без гражданской профессии. В МГУ он поступил на заслуженных льготных условиях, вне конкурса, а специализироваться решил на отделении истории Востока. Он полагал, что освоению этой специализации ему поможет родной азербайджанский язык. Но учеба на этом отделении оказалась для него непосильной. Знание родного языка, хотя и родственного турецкому, не дало ему никаких преимуществ. Надо было наверстывать большие пробелы в общеобразовательных дисциплинах. Сразу образовались хвосты, и герой-защитник Ленинграда, отважный замкомбата превратился в отстающего студента. С отделения Востока он вынужден был перейти по специализации на кафедру истории СССР. Но и там его преследовали академические трудности и задолженности. К тому же он не имел никакой материальной поддержки. Не было у него ни родителей, ни добрых и состоятельных родственников. Жил он только на стипендию и небольшую инвалидную пенсию. Правда, не оставляли без помощи его молодые сокурсники, земляки-азербайджанцы. Благодаря им голодным он оставался не каждый день. Но гардероб его все годы учебы оставался бессменно фронтовым, офицерским. И все же, несмотря на все невзгоды в жизни и неудачи в учебе, Балоглан никогда не терял в себе уверенности их преодолеть и имел репутацию добродушного человека и остроумного юмориста. Его соседи по общежитию на Стромынке в знак уважения к заслуженному ветерану-фронтовику, за пышные черные его усы и шрам от уха через всю щеку, полученный им от ножевого ранения в Сокольническом парке от ревнивца-мужа соблазненной молодой особы, присвоили ему звание генерала. Все так и обращались к нему: «Генерал!» Когда он много лет спустя после окончания университета приехал в Москву и пришел ко мне в музей, я громко приветствовал его: «Здравия желаю, товарищ генерал!» Все, кто присутствовал в приемной дирекции, приняли его за настоящего отставного ветерана-генерала.

Несмотря на все трудности, университетскую учебу Балоглан закончил успешно. На пятом курсе он женился на москвичке. Я был вместе с его земляками на свадьбе. Жена его жила где-то на Таганке, в маленькой комнате коммунальной квартиры. Было очень тесно и весело за маленьким столом. До конца учебы жена одарила его сыном. Но родной Азербайджан почему-то не принял своего сына, героя Ленинградской блокады. Не нашлось ему там места, и со своей семьей Балоглан уехал в Среднюю Азию. Там он прожил до смерти своей жены, работая директором профтехучилища. В Баку он вернулся один уже в семидесятые годы. Видимо, сын его к этому времени нашел свой путь в жизни. Больше Балоглана-оглы Гусейнова я не видел со времени нашей встречи в 1979 году. Если он жив, то ему, наверное, уже давно перевалило за восемьдесят.