Моя любовь и другие животные Индии - страница 20

Да уж… Принять как данность, что в Индии тысячи, а может быть, и миллионы людей не подозревают о существовании моей Родины, трудно. Мы, русские, с великодержавными замашками, революциями, семидесятилетним «совком», пропагандой дружбы народов, – мы неизвестны и неинтересны огромному количеству малограмотных и безграмотных людей, и если вдруг завтра Россия провалится в тартарары, то здесь многие ничего и не заметят.

Понять можно, принять трудно. Оказывается, и я далеко не убежала, тоже ношу в себе русофильство. От вопросов мироустройства, богоизбранности, «тварь ли я дрожащая или право имею?» до якобы особой духовности русских. И вдруг узнать, что наши мудреные заморочки – пустое белое пятно между понятными для простых индусов странами – Англией и Китаем.

МЫ ИХ НЕ ИНТЕРЕСУЕМ. СОВСЕМ.

Индия замкнута на себе. Англию знают – ведь невозможно стереть из народной памяти, что англичане правили здесь двести лет и эту железную дорогу (как и почти все хорошие дороги) построили они. А Китай, расширяясь, потихоньку откусывает немалые куски территорий, которые не способна контролировать государственная власть страны.

Утро вечера мудренее. Качаются головы на телах, сидящих и стоящих. Чужой непонятный говор. Запотевшее стекло. За ним темнеют черные зубцы пальм, стрелочник с флажками: зеленым и красным; мимо проносится домашний желтый свет придорожного каменного сарая. Шум в вагоне постепенно затихает. Среднестатистические индийцы встают до рассвета, чтобы успеть переделать основную часть тяжелой работы до наступления жары. В полуденные часы впадают в послеобеденное оцепенение. И в поезде народ ложился спать рано. Свет потух. Худенькие пассажиры помещались по двое и даже по трое на лавках. Женщины во сне обнимали детей. Постельного белья не наблюдалось. Мужчины, которым мест не хватило, расторопно расстелив газеты на полу, тут и там укладывались на ночь ровными кулечками. Как бы не наступить в темноте на людей! Спрятав кроссовки под голову, завернувшись в шаль, как в покрывало, по примеру попутчиков, я устроилась на лавке – спать.

На рассвете меня разбудили вопли, способные поднять мертвого из могилы.

В поездах нет вагона-ресторана, а есть вагон-кухня, и с раннего утра подростки в форме разносят чай и кофе в огромных термосах. Чем громче вопят разносчики, чем больше пассажиров поднимут голосистые кухонные мальчишки, тем лучше они выполняют работу. Стараются! Я заглядывала в окна поезда во время десятиминутных остановок и видела, что спят бои там же, в вагоне-кухне, на полу, на кочанах капусты или мешках с картошкой.

– Чай, чай, чаиииииииииий! – пронзительно кричит худосочный пацан, протаскивая по рукам и ногам пассажиров термос почти с себя ростом. Напиток сохраняет температуру кипения: внутри термоса находятся раскаленные угли.

– Коффи, коффи, кофиииииииий! – горловыми переливами надрывается другой разносчик.

– Гарам масала чай! Гарам масала чай! Гарам масала чай! – соловьем заливается третий. Гарам – жгучий, горячий на хинди, а масала – смесь специй.

– Пани-ватер! Пани-ватер! Пани-ватер! – идет на смену продавец пани – воды. Фильтрованная вода продается в пластиковых бутылках. Бесплатно воду можно набрать на станциях в кранах во время остановки, но мне такую воду пить смерти подобно – в ней могут быть кишечные палочки или амебы.

И пошли вереницей коробейники – чем дальше, тем больше. Газеты, журналы, чипсы с перцем, кульки с арахисом, корзины с плодами бледно-зеленой гуавы и гроздьями мелкого сладкого винограда на головах, огромный фиолетовый инжир, продающийся поштучно, свистелки-пищалки, игрушки для детей… Как и у нас, в поездах люди любят есть. Как будто месяц постились. Пассажиры дружно доставали из сумок снедь. В отличие от русских поездов пластиковые и глиняные стаканчики из-под чая, объедки и рваные упаковки непринужденно летели в открытые окна и на пол.