– Санька на базаре быть не мог, – неожиданно заявил Самуил Ваткин.
– Почему это? – приподнялся на локтях Монгол.
– Да потому что он в тюрьме.
– А ты откуда знаешь?
– Помнишь, в прошлом году в мебельном магазине забрали цыган. Хотели магазин ограбить, да не успели?
– Ну? – подтвердил Алик Мухомеджан.
– Так вот, Граф там был главарем, а Хипиш ему помогал.
– А цыгане?
– А цыгане для отвода глаз.
– Знаешь, так расскажи, – потребовал Мотя старший.
– Давай, рассказывай, – поддержали мы Мотю.
– Значит так, – деловито начал Самуил. – Граф с цыганами за 15 минут до закрытия магазина на перерыв покупают шкаф. Долго выбирают, открывают, закрывают, а под шумок Санька прячется в шкафу. Граф платит деньги и договаривается увезти шкаф после перерыва. Когда магазин закрывают, из шкафа вылезает Санька Хипиш, забирает в кассе деньги и снова прячется в шкаф. После перерыва должны прийти цыгане и забрать шкаф с Санькой, но кассирша в самую последнюю минуту обнаружила пропажу денег, и магазин не открылся. Санька слышал топот, шум, ждал, когда все стихнет, уснул и вывалился из шкафа.
– Все это брехня, – после короткого молчания заявил Мотя старший. – Выдумки, никакого Графа нет.
– А кто же есть? – в вопросе Пахома сквозила ирония.
– А никого. Жулики, ворюги есть. Развелось их теперь – только за карман держись. Вчера у прокурорши сумочку в трамвае срезали. Мать говорит, пятьсот рублей было.
– А у нас вчера ночью под окном кто-то ходил-ходил, потом по стеклу стал скрестись, – шепотом стал рассказывать Семен Письман, – потом как кошкой замяукает, и как кто-то побежит.
– Ты-то чего боишься? – засмеялся Монгол. – У вас воровать нечего. Вот у прокурора!
– У прокурора телефон, – напомнил Пахом. – Когда у прокурорши срезали сумочку, прокурор звонил самому Леве Дубровкину.
– Дубровкина бандюги боятся как огня, – подтвердил Мотя старший. Он порядок наведет. Когда нашли убитого милиционера, помните? Милиция еще облаву на барахолке устроила? Так Дубровкин сразу убийц поймал.
– Жорик Шалыгин говорит, что Лева Дубровкин все воровские дела знает, потому что сам беспризорничал и даже в воровской шайке был.
Надолго замолчали. Лягушки сначала робко, словно пробуя голос, потом вдруг уверенно и нагло разрушили вечернюю тишину, запели дружно, и трели их заглушили все остальные звуки. Кузнечик, стрекотавший где-то рядом, испуганно умолк, уступив место пробудившейся силе.
– Играть что ли не будем? – подал голос Мотя младший.
– Да уж темнеет, – лениво сказал Каплунский.
– Мне домой пора, мать небось ищет, – нехотя поднялся Пахом.
– Мне тоже, – отозвался Самуил.
– Пошли, правда. Есть охота, – согласился Монгол.
Дома я застал заплаканную мать. Она утешала бабушку, которая в голос причитала. Отец нервно ходил по залу.
– Вовка, ешь сам! Там я тебе на столе все оставила, – сказала мать.
Я сел за стол. Из слов матери и по причитанию бабушки я понял, что Леху снова взяли. Приехал «Черный ворон», и два милиционера увезли моего горемычного неудельного дядьку.
