Моя жизнь. Лирические мемуары - страница 33

И при прочтении подобных «шедевров» у меня никогда возникало желания осмеять «диагностические» ляпы с высоты врачебного высокомерия. Фельдшер, либо акушерка, на местах, прежде всего, выполняют диспетчерские функции, и обязаны, в случае серьёзности заболевания, решить, куда (и когда!) направить заболевших для надлежащего лечения, – то бишь иметь представление о «хворях» тела лишь в общих чертах.

Помощь сельского «среднеобразованного» эскулапа – помощь доврачебная, и эпистолярные ляпы на процесс «доврачевания» никоим образом не влияли…

На приёме беременная женщина, готовящаяся стать матерью, и женщина пришедшая, чтобы избавиться от нежелательной (либо ненужной беременности), – как пациентки разнятся и по накалу диалога с врачом, и по манерам поведения на приёме, и по доверию к доктору, как к профессионалу.

Малую, но весьма ранимую, капризную и прихотливую категорию пациенток, составляют женщины, страдающие целым букетом присущих слабому полу болезней, связанных с бесплодием, либо с органикой со стороны наружных и внутренних половых органов.

Сюда же следует отнести и болезни бальзаковского возраста, причиной которых является деградация мышц тазового дна и связочного аппарата всё тех же – родовых, интимных, и наделённых ещё целым рядом смачных эпитетов – органов.

Недуг, надо сказать, своеобразный, и доставляет, ещё не впавшей в климакс даме, массу моральных, физических и сексуальных страданий. И, ей-же-ей, о вещах, которые мучают пришедшую на приём к гинекологу женщину с подобным букетом, она, женщина, никогда не расскажет ни собственной матери, ни мужу, ни, тем более, близкой подруге. А «новеллы» порой бывают не просто грустными, но и душераздирающими, отдающими привкусом глубочайшего депрессивного отчаяния. Но к полному откровению больная женщина приходит лишь в случае, когда она всецело доверяет врачу, а тот (как и должно!) умеет хранить, исповедуя клятву, – врачебную тайну.

К несчастью, нечистоплотность среди нашего «брата» – явление хоть и нечастое, но встречающееся, и разглашение тайны (следствие морального нездоровья лица в белом халате) порой доставляет лицу, надевшему на себя лекарское облачение, – садистское удовольствие…

Я проработал в этом городке ровно десять лет. Уехать не спешил. Я был по-своему счастлив. Надо мной никто не стоял, я делал то, что находил нужным и полезным, и то, что я делал (пишу без позёрства и рисовки) – приносило пользу людям, а мне удовлетворение.

Набеги кураторов (как же без них?) каких-либо неудобств мне не доставляли; больше (и не без основания) верилось, что приезжали они не ко мне, а к морю, и к его дарам.

И, посему, провожая кураторов, на ум неизменно приходила кем-то (кажется Салтыковым-Щедриным) обронённая фраза, гласящая, что самая приятная пыль… пыль отъезжающего восвояси начальства. Через три года работы областное руководство (видимо, учтя, что я был один в трёх ипостасях, многое умел, и, как профессионал, делал свою работу неплохо), присвоило мне врачебную категорию.

Сразу – высшую. Наверное, заслуженно.

А, может быть, просто потому, что руководить роддомом и оперативным гинекологическим отделением, и к тому же быть «главой» акушерско-гинекологической службы района, – негоже лицу без титулов и аттестационных характеристик.

Через пять лет я оперировал всё, что надлежало оперировать хирургу-гинекологу районного масштаба – в плановом и скоропомощном порядке. И планка, по которой мною выполнялась вышеозначенная работа, по тогдашним меркам, была высокой…