В зависимости от класса судна судовому медику выделялся целый отсек на одной из палуб, где были: личная отдельная каюта, госпиталь с койками, закреплёнными в кардановом подвесе, аптека, амбулатория, ванная, и прочие удобства.
Поведанное миловидным главным врачом (чувствовалось, что она прониклась) тронуло меня и честным рассказом о материальной стороне дела, и намёком на романтику путешествий, и предложением – взглянуть на мир своими глазами. Возможно, это и был вариант, который я искал, хотя и понимал, что избрав его – как профессионал, я выпадаю из корпоративной обоймы на пару-тройку лет.
Я заполнил нужные бумаги, написал автобиографическую справку, где, как и требовалось, указал все родственные связи, места работы близких, и адреса их проживания. К анкетным, исповедально-правдивым бумагам, приложил, как и обязывалось, положительную характеристику, заверенную местными партийными органами. Характеристика гласила, что я благонадёжен, и что помыслов – остаться за кордоном, у меня нет. Таможня, как говорится, давала добро. (Любопытно, читают ли эти бумаги те, кому и должно их читать, или же во всём полагаются на характеристику, заверенную в местном партийном секретариате?..). Через месяц загранпаспорт моряка торгового флота СССР мне был выдан, я успешно прошёл медицинскую комиссию, сдал необходимые зачёты, требуемые для получения Учётной книжки повышения квалификации судовых медиков, и, спустя две недели, отправился в первый рейс.
Штатное судно, на которое я был направлен исполнять лекарские и санитарные обязанности, показалось мне неплохим и по фактуре, и по дизайну обводных линий (на других до того момента мне бывать не доводилось). Кажется, оно досталось Союзу по послевоенной контрибуции, и поскольку было построено в Германии (а немцы, чего уж тут! – строить суда умели) выгодно смотрелось на фоне «калош», склёпанных у нас в годах… эдак в тридцатых.
Ко дню передачи (в счёт репараций) судна Союзу его возраст наверняка перешагнул за солидный рубеж.
Конечно, корабль многократно ремонтировался, менял внутреннюю начинку, кое-какие механизмы, отделку и оснащение кают (в некоторых устанавливались кондиционеры и холодильники), но прочный, умело сваренный корпус, оставался прежним, довоенным, и по-немецки выглядел добротно. Более всего мне нравился настил наружных палуб: толстенный дубовый паркет, который – после долгой отциклёвки его поверхности матросами, и обильного ополаскивания забортной водой – сверкал тёплыми красками, и дышал свежестью океана.
Судно по регистру имело неограниченный район плавания, длина его составляла более ста тридцати метров, имело хорошую дизельную машину, делало до восемнадцати узлов в час, и звалось всепогодным сухогрузом. Медицинский отсек находился на средней палубе, и смотрелся вполне (по тем годам) современно.
Команда судна насчитывала сорок пять, иногда сорок восемь членов, и состояла из судоводителей, механиков, электромехаников, матросов палубы и машины, и обслуживающего персонала.
Корабль имел автономную хлебопекарню, механизированный камбуз, и хранилище для месячного запаса основных продуктов.
В состав команды входил и первый помощник капитана, который именовался первым не потому, что по должности был первым после капитана, а потому что он отвечал за дух команды, за благонадёжность и идеологическую подкованность её членов.
