Когда до него дошло, что Райан хвалит его фотогеничность и просит его повернуться ближе к одной из скульптур, эмоции этого дня выливаются из него с ужасающей прямотой. – Разве ты не видишь, как гротескны, как уродливы, как порочны эти мраморные демоны, я никогда не буду ему позировать, они олицетворяют всё, что противоречит жизни, это – голое разрушение, причём добровольное, анти идеалы красоты, анти стремление к свету, анти развитие, анти жизнь!
– Джулиан, ты чего? – Райан был удивлён и разочарован этим ребяческим порывом. – Ты же всегда был знатоком и ценителем настоящей красоты, настоящего искусства. Посмотри внимательно, насколько эстетически гармоничны эти статуи. Этот мрамор, он просто невозможно прекрасен. Именно этот мрамор и делает их тела такими возвышенными и непогрешимыми. Человеческое тело – такое сложное и комплексное, но насколько у нас небезупречная кожа, сколько дерьма на нас, если только присмотришься. Даже грим и красивая одежда не способны лишить человека этой неидеальной безупречности, а здесь, в этом мраморе, застывшее мгновение счастья, экзальтация и праздник телесной красоты, божественный триумф победы не только над смертью, но и над жизнью! Эти статуи – ода красоте, которая и есть дорога в рай. Узри это сам, Джулиан, узри!
– Нет, они полны тьмы, – снова драматизировал Джулиан, не заботясь уже, что звучит как впечатлительный подросток, ему нужно было дать понять очень чётко Райану, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не будет помогать Ланже творить это разрушительное искусство. – Эти работы деструктивны, они сводят с ума и лишают всякой радости, никто вообще не должен смотреть на них, и хотя я соглашусь, что как художественные работы они хороши, но их души гнилы, никто не…
– Ты чего, ужастиков насмотрелся? – удивлялся всё сильнее Райан, – Это – просто скульптуры, мраморные шедевры, олицетворяющие утерянные человечеством идеалы. Успокойся и возьми себя в руки, пожалуйста, не устраивай истерики на ровном месте, я представил тебя как своего делового партнёра! Ты ожидал чего-то, да? Ты ведёшь себя очень незрело!
Ещё лучше, Райан думает, что я так изливаю своё неудовлетворение, что он представил меня всего лишь как своего делового партнёра, размышлял он? Какой я идиот, зачем я вообще ему сказал, что чувствую в этих скульптурах, он всё равно этого не видит. Он слеп и ослеплён светом этих скульптур, они маскируют свою тьму, и не каждый способен разглядеть это двойное дно. Но хуже всех было то, что Райан подсознательно знал, что он до сих пор испытывает к нему трепет, нежные чувства, и реально нафантазировал себе на этой выставке невесть что. Это было с его стороны непростительно, он вообще не позволял себе никогда публично устраивать истерики, и хотя эту почти никто не видел, он показал Райану слишком много своих страхов и неуверенности, что снова сделало его слабым подчинённым перед несокрушимым Райаном Смитом. Он пытался как можно нейтральнее сгладить ситуацию, при этом не извиняясь после каждого слова, хотя раболепное чувство вины грызло его своими заточенными зубами, но ведь он имел право вовсе не оправдываться. – Я извиняюсь, нервы что-то расшалились, устал немного, рабочая неделя была сумасшедшей. Эти скульптуры наполнены такими противоречивыми чувствами. На самом деле, ты прав. Если произведение искусства способно одновременно вызвать столько разнообразных и противоречивых эмоций, значит, оно – шедеврально. Давно меня самого так сильно не цепляло что-то новое на открытиях галерей.
