Мраморный слон - страница 5

От поварихи Василий узнал, что немногим больше двух лет назад произошёл с графом несчастный случай: скинул его молодой необъезженный жеребец, да так неудачно, что нога графа оказалась искалеченной. Доктора тогда много его посещали, перевязки делали, мази целебные накладывали, но без толку всё. Считай, теперь придётся Николаю Алексеевичу в самом расцвете лет с одной ногой жить учиться.

– Тогда-то он и схоронился ото всех, – поведала повариха со вздохом, однако не прекращая начинять кусок мяса разными кореньями. – Большую часть слуг из дома по деревням отослал, чтоб глаза не мозолили. Не хотелось ему людям в таком виде показываться. Вот теперь и сидит, как медведь в своей берлоге. Беда прямо…

Громов уже знал, что в городе судачат о странностях графа, о его неожиданном затворничестве и узком круге общения. Предположения строились всевозможные, от женитьбы до пострижения в монахи. Теперь выходило, что это не так плохо, как дела обстояли на самом деле.

Одна радость была у Василия – дорогая тётушка теперь жила в тёплом каменном флигеле с модной обстановкой в самом центре Москвы. По утрам отправлялась она на променад по красивым мощёным улицам, а вечерами пила чай из блюдца по деревенской манере, громко от удовольствия фыркая. От этой картины сердце Василия трепетно сжималось.

По натуре Глафира Андреевна Чернова была чрезвычайно деятельна, уныние считала большим грехом и прививала подобные взгляды племяннику. Сидеть без дела полагала она за дурной тон. Из страстей был у неё пунктик, она обожала дамские шляпки (коих было у неё целых две: фетровая с облезлой меховой оторочкой и соломенная). Будь у неё деньги, каждый месяц бы заказывала у модистки новую по последней моде. Но денег у Глафиры Андреевны не водилось, зато наличествовал любимый племянник, что было гораздо важнее.

Утром вставала Глафира Андреевна рано, сама распоряжалась о завтраке (вместе с флигелем им были положены кухарка и горничная за счёт графа) и ровно в семь утра поднимала Василия. На службу полагалось являться к восьми.

Трижды в неделю к графу приходили почтенные учёные господа из университета, в эти дни Николаю Алексеевичу требовалась помощь адъютанта. Граф умывался, одевался, иногда выходил к столу. После запирался с гостем в своём кабинете и часа четыре кряду с ним беседовал. В такие дни Василию казалось, что начальник его имеет все шансы измениться, вернуться к прежней жизни, бурной и весёлой, по рассказам поварихи. Но как только дверь за гостем запиралась, точёное лицо графа вновь бледнело, зелёные глаза делались невидящими, и Вислотский опять становился ворчливым и раздражённым.

Сегодня гостей не планировалось. День предстоял длинный и безрадостный. Пересекая двор от флигеля до главного дома, Василий поздоровался с дворником, который передал ему два конверта для графа. Раньше посыльные их заносили в дом и оставляли на специальном серебряном столике в прихожей; бывало, за утро писем и карточек скапливалось по два десятка, но нынче поток писем иссяк, а те, что всё-таки доставлялись, передавались дворнику или оставлялись прямо у ворот.

Вскрыв почту, что входило в его обязанности, в первом письме Громов нашёл отчёт управляющего Берёзовки, одной из дальних деревень графа. Во втором конверте лежала пригласительная карточка на пятничный обед к княгине Рагозиной. Старая княгиня присылала приглашения каждую неделю без пропусков. Теперь уж немногие так делали.