* * *
Подруги пошли по улице, обходя лужи.
– Валюша, – осторожно начала Люба. – Дело житейское. Не так давно я сама вытащила муху из компота.
– Неправда, – сказала Валя смущенно.
– Да правда, – продолжала Люба. – Васе, конечно, не сказала, а то бы пришлось выливать всю кастрюлю.
– Вот даже как. Такой брезгливый? Мой Петя попроще.
– Да, Василий ужасный чистоплюй. – И Люба добавила с каким-то только одной ей известным смыслом: – Что касается пищи и носков.
– А что – носков? – Валентина даже остановилась.
– Да ни за что не наденет, если даже малюсенькая дырочка, – пожала плечами Люба. – Даже если не видна, даже если в гости не идти. Да я бы и заштопала, но он моментально их выбрасывает.
– Какие, оказывается, наши мужья разные! – покачала головой Валентина. Подруги, лавируя между луж, снова двинулись вперед вдоль заборов. – Я своего Петьку, наоборот, заморилась ругать: вот такие дыряки – проще выбросить, чем зашить, – нет, постирает, гад, спрячет, а потом обязательно наденет. Жалко ему!
* * *
Дома в это время Петя действительно, выдвинув ящик комода, рылся в куче разномастных стираных носков, рассматривал их, изучал дырки, подыскивал пару, чтобы надеть. Кажется, подыскал. Потом надел носки и, увидев, что на одном дыра оказалась сбоку, перекрутил его так, чтобы она скрылась на подошве. Остался доволен.
* * *
Валя, между тем, на улице продолжала:
– Я, говорит, их так перекручиваю, чтоб дырки на пол смотрели… Вот что с ним, упертым, делать? Куча ж новых носков в комоде!
Подруги глянули друг на дружку и от души засмеялись.
Тут они сначала услышали, потом увидели вывернувшую из-за угла толпу гикающих ряженых – под чертей, зверей и цыган. В отличие от подруг, всю эту размалеванную, раскрашенную публику в вывернутых наизнанку шубах и других странных нарядах, грязь и жижица под ногами совершенно не интересовали. Притоптывая и прихлопывая под заливистую гармонь, ряженые медленно приближались.
– Батюшки, это что такое? – остановилась Люба.
Но Валя схватила ее за руку и потащила в сторону:
– Скорей, скорей, а то нас сейчас либо водой обольют, либо другую пакость устроят. И взятки с них будут гладки!
Ряженые остановились возле одного из домов, стали шуметь, свистеть, раскачивать запертые ворота.
Люба с Валей оказались на другой стороне улицы.
– Да что происходит-то?
– Это «куры», – сказала Люба.
– Куры?
– Так у нас третий день свадьбы называется – куры. Когда гостям есть уже нечего, а выпивка осталась. Во дворах кур ловят на котел, и вообще, гребут что ни попадя – за пару рюмочек для хозяев и приглашение.
– Ко всем, что ли, без разбору ломятся? – поразилась Люба.
– Считается, что только к родне жениха и невесты. Но могут «наказать» и тех гостей, которые не досидели до конца свадьбы. Или случайных встречных, таких, вот, дурочек, как мы с тобой.
* * *
Ряженые уже раскрыли настежь ворота, ввалились во двор, кто-то полез в курятник, кто-то выводил из дома под руки «провинившихся» хозяина с хозяйкой («провинившиеся», правда, сами покатывались со смеху). Их уложили на две двухколесные тачки, сделали им «операцию» – разбили над ними молотком старый ржавый чугунок – и давай катать в развод кругами по двору, выделывая «восьмерки», как фигуристы парного катания, изображающие встречу и разлуку. Хозяйка истошно вопила со своей тачки.
* * *
Подруги, скривив в усмешке рты, наблюдали за этим действом – экзотическим для Любы и привычным для Вали. Глядь – а ряженые уже и к ним направились.
