Мухтарбек Кантемиров - страница 32

Вот такие истории нам папа рассказывал. Мы их впитывали. Поэтому я не могу сказать – отец, мать… Мама, папа… это все в крови.

Жили под нашим кровом и другие осетинские обычаи.

Мама говорила отцу «ортолак» – «этот мужчина». И я думал, что это другое имя папы.

Я его как-то так назвал. Мама расхохоталась:

– Это только я могу говорить!

– Михако, – сказал папа, на грузинский манер меня назвал, – Тебе повезло. Старших я ремешком воспитывал, а тебя мне не позволяют трогать…

В седло меня папа посадил, когда мне было лет шесть.

Мы работали в Тбилиси.

Но я не могу вспомнить времени, когда бы лошадей не было рядом.

В детстве меня не снимали на пленку. Но, десятилетия спустя, сняли нашего Марика, сына Ирбека. Крошечный черноглазый мальчик, в маечке и трусиках, в огромной для его головы белой папахе. Топчется возле коней, протягивает им на ладошке хлеб.

Он совершенно спокоен – лошади могут быть только добрыми. Так их воспитывали у нас. Они любят детей и не способны причинить малышу никакого вреда.

Такими их видел и я.

Папа скептически относился к профсоюзному закону, по которому детей нельзя допускать к ремеслу раньше одиннадцати лет. Те, кто писал этот закон, может быть, руководствовались самыми благими намерениями – не лишать ребят детства. Но они ничего не знали о законах детской души.

К одиннадцати годам уже просыпается инстинкт самосохранения. И в первый раз сесть на коня, когда каждое движение будет сковано страхом?

Иное дело – малыш. Рядом с папой не может быть страшно. Если папа велит сделать то-то и то-то – надо просто слушаться.

Подготовка начиналась с малого. Поднять с земли платочек. Лечь поперек седла. Сделать «ласточку» Все это – на стоящей лошади. И только когда движения ребенка становились уверенными, лошадь пускали. Вначале – шагом.

На протяжении всех лет, отданных цирку, папа оберегал от чрезмерного риска и нас, сыновей, и остальных членов труппы.

Родителей все любили. Их так и звали цирковые – мама Мария, папа Алибек….

Отцы и матери доверяли им мальчишек, зная, что в нашей семье они вырастут как родные.

Никому не позволил папа повторить свой трюк – пролезть между задними ногами лошади на полном галопе. Когда в молодости он делал этот номер – неоднократно ломал ребра. Там была – мясорубка.

И потом, хоть папа и заставлял джигитов труппы рабоать до седьмого пота – а особенно нас, сыновей – но следил, чтобы было сделано все возможное – и номер стал максимально безопасным.

Так, братья работали, я – только учился трюкам, и приближался сорок первый год.

6

Миша не помнил, как «объявили войну». Труппа в то время находилась в Ростове. Конечно, и здесь звучал из репродукторов размеренный, скорбный голос Левитана, но маленький мальчик, который готовился осенью пойти в школу – мальчик эмоциональный и чуткий – запомнил не патетические слова, а песню.

«Вставай, страна огромная, вставай – на смертный бой» – с этого начиналось теперь каждое утро.

Это было жутко.

Всеми – даже детьми – ощущался огромный масштаб происшедшей трагедии. Гитлеровцы занимали город за городом. Первое время джигиты труппы «Али-Бек» вместе с шефской бригадой Ростовского цирка выступали перед бойцами, которые уходили на фронт. Но вскоре взялись за оружие сами.

Из двенадцати человек с войны вернутся двое. Из лошадей – настоящих друзей, обученных повиноваться каждому движению всадника – назад не придет ни одна.