Мухтарбек Кантемиров - страница 35

Я был маленьким и не понимал, какая трагедия разворачивалась на глазах. Но мама, мама все понимала… Так исчезали навсегда. И скольких так забрали в Осетии!

Осознавал, что его может ждать – и папа. Благодаря гастролям по Германии, в глазах Органов он выглядел законченным шпионом, только и ждущим прихода немцев. Даже если не расстреляют, но пытки во время следствия, долгие годы лагерей… Что будет с нами, с труппой «Али-Бек»?

К счастью, в Органах тогда работал один из папиных родственников. Он поручился за папу собственной головой, и через некоторое время его отпустили. До пыток дело не дошло. Это было редкостное везение по тем временам, почти чудо.

С тех пор папа почти все время проводил дома. Занимался упряжью, лошадью.

Нам оставили одного коня.

И то, только потому, что Мускат был слишком молод воевать. Брали крупных, могучих лошадей, а он – арабистого типа, чистокровка. У него был знаменитый отец. И сам Мускатик – чудесный конь. Добрый! Мама его очень любила. И он маму любил. Он так ржал нежно, когда ее видел: «И-и-и-и…».

Когда война закончилась, Ирбек стал чемпионом Советского Союза, и в джигитовке работал именно на нем, на Мускате.

А тогда они – папа и Ирбек, брали Муската и ездили в лес за дровами.

Это было опасно. В лесу – ингуши. Грабили, убивали. Они могли не пощадить ни старика, ни ребенка.

В то время и дома строили, как крепости – защита от ингушей.

Когда в сорок втором году папа подарил Ирбеку велосипед – чудо по тем временам – его тут же украли.

Юноши-ингуши просто дали брату по шее и вытряхнули из седла. Но у папы и среди ингушей были друзья. Он поехал к ним, поговорил – ему пообещали разыскать тех, кто это сделал.

И действительно – нашли, велосипед с извинениями вернули, только звонка уже не было – звонок кто-то успел открутить.

Папа ругал Ирбека:

– Ведь знал, что одному ездить нельзя – опасно! Хорошо, что жив остался!

У мамы в те годы была своя забота – всех прокормить. Она понемногу распродавала вещи, которые семья когда-то привозила из-за границы. И делала из шерсти детские шапочки, пелеринки – руки у нее были золотые.

Ходила с ними на рынок, продавала. И я ходил с ней. Она стояла до вечера, и я стоял рядом.

Но были еще огород, сад, и родственники, готовые помочь. Так что мы не голодали. Осетины всегда помогали друг другу. И вообще, народ в те годы был намного сплоченнее и добрее.

Семьи наших партнеров, ушедших на фронт, жили неподалеку. И мы знали, у кого в семье – беда, и старались, как могли поддержать.

Вместе слушали новости с фронта. О том, что Владикавказ могут взять – не говорили. Наоборот – шло ура-патриотическое:

– Отстоим родной город!

Город действительно отстояли. Немцы не вошли. Рядом были, совсем рядом, заняли несколько с крупных сел вокруг Владикавказа.

Но они очень хорошо относились к осетинам. Очень! Листовки бросали: «Не сопротивляйтесь! Гитлер считает, что немцы и осетины – близки по крови»

Действительно у нашей нации много было связей с германцами. А словарь? Более семисот слов немецких и осетинских – схожи.

И мы очень легко усваивали немецкий язык. Папа его хорошо знал, и старший брат.

Но Осетия бы никогда не покорилась немцам.

Когда мы приехали во Владикавказ – сначала поселились у родственников. А потом папа – люди же уходили на фронт – и все стоило копейки, купил полуразрушенный дом.

При нем был сад. Но сам дом – ветхий. Наверху все разрушено, внизу – кухня и две комнаты. Позже папа решил восстановить второй этаж. Приходили строители, два пьяницы, мама их кормила. Наверху появилась комната, там была моя библиотека. Папа привез доски, сделал стеллажи.