Мулен Руж - страница 19

Он сидел на краешке кровати, задумчиво поглаживая бороду, и вид у него был весьма безрадостный. Он только что узнал о болезни Анри и сразу заехал его проведать. Такой известный врач мог позволить себе сказать правду.

– Не нравится мне эта лихорадка, – пробормотал он себе под нос. – Не пойму, с чего бы это? – Он осторожно поправил одеяло. – Постарайся уснуть, малыш. Сон – лучшее лекарство.

Еще раз сокрушенно вздохнув, он обратился к графине.

– Отвезите его в Амели-ле-Бен, – с сомнением проговорил он. – Да-да, обязательно отвезите. Возможно, это и в самом деле анемия. Воды должны помочь. Во всяком случае, хуже не будет.

В течение следующей недели по квартире ходили незнакомые мужчины в синих рабочих блузах. Время от времени они на цыпочках заходили в комнату Анри: скатывали ковры, закрывали чехлами мебель, снимали занавески и картины, выносили тяжелые сундуки. Приехал отец. В петлице у него красовалась розовая гвоздика, а в галстучной булавке поблескивала жемчужинка.

– Поскорее поправляйся, мальчик мой. И не забудь, осенью мы снова едем на охоту в Лурю. – Он неловко положил на кровать томик в кожаном переплете. – Вот, принес тебе книжку о соколиной охоте. Думаю, понравится. В общем, полистаешь на досуге.

Посетил его и отец настоятель. Он мило улыбался Анри, подарил ему медаль и от лица всей школы пожелал скорейшего выздоровления.

И конечно же, Морис, его кровный брат. Он приходил в сопровождении матери.

– Ты ведь не забудешь о Канаде, ведь не забудешь же? – жарко прошептал он, когда они остались одни.

Анри слабо покачал головой. Они пожали друг другу руки и повторили священную клятву, изо всех сил сдерживая слезы. Когда клятва была произнесена, Анри с трудом приподнялся на локте и плюнул на пол, ибо, как известно, это делает клятву нерушимой. Морис обещал писать каждую неделю. Когда за ним пришла мать, мальчик разревелся в голос, ухватившись обеими руками за спинку кровати. Мадам Жуаян насилу выволокла сына из комнаты.

Огромный отель «Амели-ле-Бен» пустовал. Кровать Анри стояла у окна, за которым белели далекие, скованные вечными льдами и снегами вершины Пиренеев. Здесь, на курорте, царила неописуемая скука, словно каждый пациент, уезжая, оставлял после себя частицу тоски и боли. Как только к Анри начали понемногу возвращаться силы, он стал спускаться с матерью к обеду в просторную гостиную, где среди позолоты и плюша немногочисленные пациенты друг перед другом изо всех сил пытались выглядеть здоровее, чем на самом деле. После обеда некоторые даже устраивали подобие танцев. Все они были больны, серьезно больны, иначе вряд ли кто-то из них оказался бы здесь в самый разгар праздников. Немного потанцевав, мужчины и женщины неверной походкой разбредались по своим столикам, а оркестр продолжал играть, и казалось, что по залу кружатся незримые призраки.

Теперь Анри осматривали новые доктора. Как и парижские коллеги, они отпускали разные шуточки, трепали его по щечке, измеряли температуру, хотя вид у них при этом был весьма и весьма озадаченный. Затем они выходили в другую комнату и о чем-то подолгу говорили с матерью, после чего ее лицо становилось более бледным и осунувшимся, чем обычно.

Затем он внезапно выздоровел.

Ему стало очень хорошо. Он чувствовал себя на все сто. Лихорадка исчезла, будто ее и не было. Боль в голове и шум в ушах тоже. Таинственное выздоровление оказалось таким же загадочным, как и сама болезнь. И снова приходили доктора. Только теперь они многозначительно улыбались. Уж они-то с самого начала знали, что целебные воды Амели его вылечат! Это же чудотворные воды, мадам!