– Он, – твёрдо заверил Мирон. – При нём куклу твою нашли.
Я подозрительно глянул на Мирона. О кукле в газетной статье не упоминалось.
– А ты откуда об этом знаешь?
– Сорока на хвосте принесла!
Мирон улыбался, смотрел на меня честными глазами, но я всё же уловил лёгкую заминку в ответе. И, кажется, понял, что это за «сорока».
– Тебе случайно не знаком оперуполномоченный Пётр Иванович Сидоров? – напрямик спросил я.
Мирон поскучнел, нахохлился, отвёл глаза в сторону.
– Приходил сюда… – нехотя промямлил он. – Интересовался тобой и заказчиком…
Дальше спрашивать я не стал – видел, Мирон либо откажется говорить, либо соврёт. И этого хватило, чтобы понять, что версия о Сидорове как о мелком жулике неверна – проходимцы не занимаются скрупулёзным сбором информации. Да, но почему тогда в отделении милиции сказали, что такого сотрудника у них нет?
Холодок пробежал по спине. Неужели ФСБ? Там любые документы могут состряпать и представиться кем угодно. Но чем мог заинтересовать федеральную службу безопасности рядовой кукольных дел мастер?
– Ты адрес Андрюхи знаешь?
– Осокина? – удивился Мирон. – Зачем тебе?
– Поговорить надо. Так знаешь?
– Нет. Но знаю, где он работает.
– Это я тоже знаю… Ладно, тогда пойду.
– Погоди, – придержал меня за рукав Мирон. – Освящение икон в церкви до полудня, так что минут через пятнадцать мои покупатели иссякнут. Я освобожусь, вместе сходим. Деньги есть, посидим втроём, водочки выпьем…
Я заглянул ему в глаза и увидел, что не только водочки хочется Мирону. Было в глазах что-то такое, отчего я не поверил в искренность его слов.
– Нет. Мне с Андрюхой тет-а-тет поговорить надо. В другой раз посидим, водочки попьём.
– Ишь, какие мы… – обиделся Мирон. – Как сделались богатенькими, так появились свои секреты…
И опять я уловил фальшь в его словах. Не обида, а что-то другое мнилось мне в интонации Мирона, но что именно, понять не мог. Столько личных неурядиц навалилось, что любые слова кажутся подозрительными.
– Пока, – отчуждённо махнул я рукой и направился из сквера в сторону университетского городка.
Спустившись на набережную, я миновал три двенадцатиэтажных студенческих общежития и свернул к учебным корпусам. Стеклодувная мастерская находилась в одноэтажном здании между корпусами физического и химического факультетов.
Несмотря на холодную погоду, дверь в мастерскую была открыта настежь, и оттуда тянуло жаром. Я вошёл и огляделся. В левом углу перемигивалась огоньками муфельная печь, в правом застыл загаженный зелёной пастой ГОИ полировальный круг, а между ними вдоль глухой стены тянулся длинный стол с огнеупорным покрытием и тремя стационарно установленными газовыми горелками. Две не работали, а в пламени центральной, сидя на высоком табурете спиной ко входу в мастерскую, колдовал с раскалённым стеклянным шариком Андрей Осокин. Шумела вытяжная вентиляция, ревела газовая горелка, поэтому моих шагов он не услышал и не обернулся.
Я подошёл ближе и из-за его спины стал наблюдать. В огне горелки на конце стеклянной трубки вращался маленький глаз, только не карий, как те, которые я вставил Буратино, а голубой. Быстрыми вращательными движениями Андрей вытянул трубку у глаза до толщины капилляра, отключил в горелке поддув воздуха, немного подержал глазок в низкотемпературном пламени и положил на кусок асбестового одеяла.
– Осталось залить глицерин и запаять, – сказал я из-за спины.
