– Ты не ушиблась?
«Нет. Ты мне причинил больше боли».
– Я не хочу тебя видеть. Отпусти мои волосы, Уайетт.
Не отпускает. Уайетт смотрит на меня. Все пялятся, но я вижу только Уайетта. И тут он смеется. Как и раньше. До Гвендолин. Громкий и немного дикий, его грубый голос – теплый звук, который сразу же пробивает путь в мое сердце, туда, где он жил долгие годы.
У меня еще больше кружится голова. Кажется, у меня сотрясение мозга.
– Хватит смеяться, – говорю я. – Убери руки от моих волос, Уайетт. Сейчас же.
Я ощущаю запах лосьона после бритья. Он тот же, что и раньше. Свежий запах Аляски с мятой, лимоном и чем-то еще – каким-то деревом, может, сосной, но мне кажется, что это уже не лосьон, а он сам. Все как прежде. Я не хочу. Это так больно. Я хочу, чтобы он остановился, но он этого не делает. И каждый миг мне кажется, что он уничтожит меня во второй раз, просто потому, что он все смеется, смеется и смеется, а я больше не могу, правда не могу. В горле поднимается комок.
Я отвожу его руки от своего лица, эти проклятые руки, которые касались Гвендолин после того, как он поклялся, что они принадлежат только мне.
Его смех угасает. Как и моя жизнь.
– Никогда больше не прикасайся ко мне, Уайетт, – говорю я твердым голосом.
Когда я беру себя в руки и выхожу из старого амбара, в нем царит мертвая тишина – я точно знаю, что все наблюдают за мной.
Все, кроме него.
Уайетт
– Лопез!
Дверь раздевалки захлопывается за правым нападающим «Аспен Сноудогс», когда Пакстон взваливает себе на плечи хоккейную сумку и тычет в меня пальцем.
– Ты к нам вернулся, брат?
– Не-е.
Я хлопаю по протянутой руке Пакстона и качаю головой, когда он вопросительно кивает на автомат с напитками.
Пожав плечами, он берет себе «Ред Булл» и прислоняется плечом к автомату.
– Рассказывай, – говорит он, делает большой глоток и подмигивает нашему командному психологу, которая проходит мимо нас со сдержанной ухмылкой. Только он может это сделать, в смысле, друг, это же она, наш командный психолог.
– Что ты делаешь в тренировочном центре?
– Пришел к врачу.
– А, точно. Та самая история.
Да. Та самая история. Взгляд Пакстона устремляется к моей левой руке, пока он делает глоток энергетика. Он ничего не говорит, а я с каждой секундой ощущаю себя все гаже. Между нами проплывают слова, которые он не хочет говорить, и на которые я не хочу отвечать.
«Что случилось?»
«Что я слышал – это правда?»
«Это ты во всем виноват, друг?»
Я делаю глубокий вдох и зарываю руки в хоккейную куртку:
– Грей вчера просто паршиво сыграл, да?
– Ты серьезно? – Пакстон делает последний глоток из банки, сминает ее и бросает через мою голову в урну. – Это просто катастрофа! Не понимаю, почему тренер Джефферсон согласился его поставить. Ксандер чуть не набросился на него в раздевалке после игры. Без шуток. Если бы Оуэн с Кейденом не удержали его, он бы выбил парню зубы за такую дрянную игру на льду.
Я смеюсь:
– Он остался на афтерпати?
– Не-а. Наверно, духу не хватило. Тебе надо вылечиться, Уайетт. Очень срочно. Без тебя мы многое потеряем в этом сезоне.
– Уже недолго осталось.
Какой же из меня никчемный лжец. Как будто я знаю, сколько еще времени это займет. Прошло уже несколько месяцев, и все безрезультатно. И сестренке приходится совмещать работу и школу, чтобы свести концы с концами. Я уже несколько месяцев ненавижу себя, как никто другой.
