Когда мы расставляем свои тыквы-мутанты перед гостиницей, по дороге проезжает пикап Уильяма. Он паркуется напротив, открывает перед мамой дверь и протягивает ей руку. Небо темнеет, и свет уличных фонарей освещает ее усталые черты. Тем не менее, увидев нас, она улыбается, и я думаю: «Какая же она сильная, моя мама».
– Мне нравится первая, – говорит она, указывая на уродливую тыкву Пейсли, которая произвела на нее сильное впечатление. – Это искусство.
– Эта получилась расчлененная, – говорит Харпер.
Нокс обнимает Пейсли и прижимает ее к себе:
– Вот такая у меня девушка. Многогранная артистка.
– Кстати, об искусстве, – говорит Уильям, когда мы входим в дом, закрывая за собой дверь и помогая маме снять пальто. – Вы видели мою тыкву? Она теперь стоит рядом с колокольней.
Мы с Харпер обмениваемся взглядами. Пейсли делает вид, что оттирает с брюк пятно.
И только Нокс задумчиво кивает:
– Никогда не видел ничего более прекрасного, Уилл. Никогда.
Уилл, похоже, доволен его словами.
– Ладно, народ, – я хлопаю в ладоши. – Как насчет «Монополии»?
– Только в этом году я буду играть за собачку, – отвечает Нокс, пока мы усаживаемся на диван.
Пейсли отводит его руку, пытаясь достать фигурку:
– За которую уже играю я!
– Ни за что, – он обнимает ее, крепко прижимает к себе и выхватывает фигурку. – Я ни разу не играл за собачку, вечно она была у Уайетта, а это первый игровой вечер без него, и я могу… ой, – его взгляд переходит на меня. – Прости, Ариа.
Я сглатываю:
– Без проблем.
Краем глаза я вижу, как мама бросает на меня обеспокоенный взгляд со своего места на диване, а Уильям укладывает подушки ей под голову.
Вот не мог этот «бешеный пацан жжет в Аспене» сжечь «Монополию»?
Нокс поджимает губы и кладет фигурку обратно в коробку с игрой:
– Тогда пускай ее никто не берет. Дай мне шляпу, Харпер.
Уилл наклоняется над столом:
– Чур, я за тачку!
Харп передает ему фигурку:
– Честно, она тебе очень подходит, Уилл.
– Почему?
– Все так, – соглашаюсь я с ней. – Если бы ты не был человеком, ты был бы тачкой.
Пейсли раздает деньги:
– Я тоже так думаю. Почему на некоторых банкнотах стоят смайлики, Ариа?
Мой взгляд падает на листок бумаги в ее руке.
Точка-точка-запятая-тире.
Точка-точка-сердечко со стрелой.
Уайетт рисовал эти смайлики на купюрах, потому что был уверен, что мы с Ноксом каждый раз во время игры крадем его деньги.
Мы с Ноксом обмениваемся взглядами. Его взгляд похож на сочувствие. Мой – на отчаяние.
– Понятия не имею.
Нокс не бежит меня утешать. Может быть, он расскажет ей позже, но сейчас он не хочет выносить своего лучшего друга на обсуждение. И я благодарна ему за это.
– Так что, мы играем или как?
Вечно у нас так с «Монополией». Каждый год мы клянемся больше в нее не играть, и каждый год все равно играем. Потом становится шумно, и все дерутся за улицы, вокзалы и отели, как будто это единственное, что может нас осчастливить в этой жизни. И вот мы уже знать друг друга не хотим, радуемся, когда кто-то попадает в тюрьму, и сходим с ума, если не выигрываем денежный куш в центре поля.
Сегодня мы играем точно так же, как всегда. За время двухчасовой схватки Уильям бросил в огонь свой галстук, Харп сгрызла два ногтя, у меня всклокочены волосы, Нокс побагровел, а Пейсли вся на нервах. Мама дремлет.
Мы прекращаем игру, потому что всерьез опасаемся, что в этот дождливый октябрьский вечер в гостинице может случиться что-то плохое. И правда. Нокс был близок к победе, а наши с Уиллом переглядки недвусмысленно ему намекали, что мы уже планируем вывезти его в Аспенское нагорье и там оставить. Первой предложила остановиться Пейсли. По-моему, она испугалась. Ей еще нужно привыкнуть к жизни с нами в Аспене.
