Пейсли открывает дверь и заглядывает внутрь, после чего снова ее закрывает:
– Удивительно, что ты вообще знаешь про эту комнату.
Я облокачиваюсь плечом о косяк:
– Поверь, я знаю гораздо больше… удивительных вещей.
Кажется, она на мгновение задумывается, стоит ли ей что-то ответить, но потом просто поворачивается и указывает на лестницу:
– Что на втором этаже?
– Спальни, – говорю я, отталкиваюсь от косяка и машу ей рукой, приглашая следовать за мной. Поднявшись наверх, я указываю на первую дверь. – Это моя. Три соседние – гостевые. А дальше – комната моего отца.
Ее взгляд задерживается на последней двери из лакированного дерева, а затем падает на фотографию, стоящую на комоде из грубо обработанного дерева.
– Это…
– Из этой галереи видно все вокруг, – поспешно говорю я, прежде чем она успевает сказать то, что я не хочу слышать. Я резко отворачиваюсь и указываю на нижний этаж. – В туристической части здания точно такая же планировка. Удобно следить за постояльцами во время обеда.
Пейсли поглаживает деревянные перила балюстрады, глядя на люстру под потолком, и кивает.
– Хорошо, – она оборачивается и кивает на три свободных комнаты. – Значит, я буду жить в одной из гостевых комнат?
Я качаю головой и указываю на лестницу в другом конце галереи:
– Ты будешь жить в мансардной комнате. Там большая ванная и маленькая кухня. Так что у тебя будет больше личного пространства.
Она бросает на меня любопытный взгляд:
– Почему ты не занял эту комнату сам?
В груди снова сдавливает. Раньше мансарда действительно была моей. Кровать стояла прямо у окна, вмонтированного во всю наклонную стену, из которого открывается потрясающий вид на Скалистые горы. Мы с мамой столько раз любовались оттуда закатом, когда она укладывала меня спать. После ее смерти я не мог больше выносить этот вид.
– Она для меня слишком большая, – лгу я. – Я почти не бываю дома, и она мне не нужна.
Я отворачиваюсь от лестницы и смотрю на Пейсли. Она, кажется, снова погрузилась в свои мысли, облокотившись на балюстраду, и вновь обводит взглядом наше фойе. Судя по выражению ее лица, она очень впечатлена. Когда она поворачивает голову, чтобы посмотреть на освещенный внешний двор, желтоватый свет люстры падает на левую половину ее лица. Только теперь я замечаю припухлость, которая отчетливо видна рядом с ее глазом и под ним. Без задней мысли я протягиваю руку и осторожно провожу кончиками пальцев по покрасневшему месту.
Пейсли мгновенно реагирует, резко вдыхает воздух и отталкивает мою руку. Я даже испугался, что она упадет с галереи, настолько неожиданно она отпрянула.
– Что случилось? – спрашиваю я тихо, не особо надеясь на ответ.
И я оказываюсь прав. Пейсли отталкивается от перил и молча проносится мимо меня вниз по лестнице.
Я бегу за ней.
– Пейсли, подожди. Прости… Если не хочешь, не нужно… Эй, куда ты?
Глупый вопрос. Разумеется, я понимаю, что она хочет убежать, как только она натягивает свой костюм Бэймакса и застегивает молнию до подбородка. И меня это не должно волновать, так ведь? Но меня это, наоборот, тревожит. Сам не знаю, почему. Присутствие Пейсли мне почему-то… приятно.
Однако мне это вовсе не нужно. У меня есть принципы: никаких фигуристок. Случай с Харпер единичный и был ошибкой – я перепил и себя не контролировал.
Но сейчас я не пьян. Я чист, как горный воздух на лыжной трассе, и все же чувствую легкий укол, когда вижу, как Пейсли, раздув ноздри, хватается за сумку.
