Мысы Ледовитого напоминают - страница 93
И если до 1738 года жить ещё было как-то можно благодаря сносным урожаям, то с 1739 года пошла полоса неурожаев, приведшая даже к смертям от голода [Мыглан, с. 42]. Связь оных с экспедицией никем, кажется, не изучалась.
Знаменитый ученый-универсал Карл Бэр[87] через сто лет писал:
«Витуса Беринга упрекали "в жестокости, с какою он упорствовал в продолжении северной экспедиции, и отягощал туземцев транспортами до такой степени, что целые племена пришли в упадок на долгое время… Но печатные известия молчат об этом предмете совершенно"» [Бэр, 1847, с. 249].
Бэр намекал здесь, что пользуется устными «известиями»; их, в частности, сообщал ему его ученик Александр Миддендорф, работавший в архивах. А вот слова самого Миддендорфа:
«правительство усиливало строгость своих предписаний касательно содействия морякам на месте их подвигов. Под влиянием этих строжайших предписаний, моряки удвоивали свои требования от туземцев… Скот падал, его владельцы терпели страшный голод, так что самим морякам внушали жалость», поскольку те «теряли короткий срок для заготовления себе продовольствия на год». «Преувеличим ли мы гибельныя следствия этих чрезмерных напряжений, если им особенно припишем начало запустения Таймырскаго края?..[88] С тех пор страна решительно опустела. При устье Енисея, по берегам моря до Пясины, при устье этой реки и Хатанги тогда было много поселений: теперь эти места необитаемы[89]; внутри страны, может быть, половина прежних жилых мест лежит в запустении» [Миддендорф, 1860, с. 73].
Марк Косвен, советский этнограф, дополнил:
«Великая Северная экспедиция стоила жизни многим её участникам, но надо вспомнить и о том, что она в значительной части своей была совершена буквально на спинах местного населения, обратившись для него в тягчайшее бедствие. Все передвижения экспедиции, вся перевозка её грузов, всё это совершалось местным населением и его собаками и было сопряжено с громадной смертностью людей и массовой гибелью собак» [Косвен, 1934, с. 57].
Добавлю: и лошадей, и оленей. Кроме того, экспедиция широко пользовалась прямым изъятием продовольствия у населения в форме как бы сбора налогов.
Наконец, Леонид Свердлов, полярник и историк Арктики, привел цитату:
«Едва "Якуцк" приблизился к селению, его жители… скрылись… В рапорте Адмиралтейств-коллегии он[90] написал, что жители покинули селение, так как "от нападения или разорения страх имели"» [Свердлов, Чуков, 2009, с. 59].
И неспроста покинули: голодные моряки, долго сидевшие на воде и сухарях (каша была им редкой радостью), норовили съесть у местных жителей всё подряд, да ещё «нанять» сани с мужиками и собаками. За гибель тех и других не платили ничего – не предусмотрено сметой (которая поначалу определяла только сам наём; позже добавили плату за гибель скота). К тому же арктический морозный ветер продувал флотские суконные шинели и кафтаны, словно марлю, и их обладатели пытались отнять у местных жителей всё, что сделано из войлока или меха (позже Беринг организовал закупку оленьих шкур и войлоков).
И ещё: участники экспедиции имели обыкновение всей толпой зимовать в избушках, юртах и чумах, и без того очень тесных [91]. Словом, уже ясно, кто больше всех пострадал – жители Сибири и, особенно, её арктического и охотского побережий. Но чтобы выявить главную их беду, вернемся к бюджету ВСЭ.
Пишут, что содержание экспедиции было возложено на местные средства. Это верно, но только в том смысле, что приказы из Петербурга следовало выполнять – были на то даны деньги или нет. Поэтому органы местного управления (канцелярии) сами вводили экспедиционный налог. (Один из них, для Илимского уезда, приведен в ВКЭ-1, на с. 505.) Собрать такой налог с уже обобранного населения властям не удавалось, и сбор предоставили самой экспедиции.
Похожие книги
