Второй раз повторять Половинке не пришлось. Рванула следом за Егором, петляющим по дорожкам, так, что только пятки засверкали, и долго пыталась отдышаться, уперевшись ладонями в колени, когда он, наконец, остановился в глубине сквера рядом с обшарпанной скамейкой.
– Неделя… – шумно выдохнула Ася, тяжело опускаясь на пошарпанные временем и погодой доски, – Ты хотя бы предупреждай… Ну не мое это – бегать… Я ж не ты…
– Держи, – улыбнулся он, протягивая девушке один рожок мороженого. – Помогай.
– Вот ты козлина! Я тут чуть ласты не склеила, а он… – Ася взяла мороженое, покачала его в руке, примеряясь, а потом начала возюкать им по улыбающемуся лицу Егора. – Лопай, лопай пока не растаяло, садист поганый!
Выместив свою злость и увернувшись от ответной пломбирной маски, она звонко засмеялась.
Ирка поджала губы и снова простонала:
– Ну, папа, ты же обещал!
– И ещё раз говорю, что это больше не обсуждается. Обойдешься.
– Ну, папулечка!
– Без папулечек. Поживешь дома, и точка. Так будет и мне спокойнее, и матери.
– Я с мамой уже говорила, – выложила последний козырь Ирка, – И она сказала, что мне это будет даже полезно.
– Полезно думать до того, как ноги раздвигать начинаешь, – не выдержал мужчина. – Взрослой жизни захотелось? Я тебе ее быстро устрою! Заберу карточку и посмотрю, как ты тогда запоешь.
– Папа! – топнув ногой, девушка гневно посмотрела на отца, но на его лице не дрогнул ни один мускул. – Ну и хорошо. Раз ты так хочешь, то пусть будет по-твоему.
Ирка перевернула сумочку над столом, быстро вытащила из кошелька пластиковую карту с золотым тиснением и, пригвоздив ее пальцем, сдвинула от себя.
– Забирай! Обойдусь! И ещё тогда вот это, – следом за карточкой она отодвинула связку ключей, а оставшееся свалила обратно в сумку и, резко развернувшись, пошла к дверям. – Перееду к Егору. Мне без разницы, где с ним жить и растить ребенка.
– Иди-иди. Через неделю взвоешь и сама обратно прибежишь, – без особой уверенности в голосе произнес ее отец.
– Нет уж. Я буду жить рядом с мужем! – обернулась Ира. – Как декабристка! – вышла из кабинета и хлопнула дверью так, что звякнули стекла в дверцах шкафов.
– Декабристка она… Как же… Понахваталась… – прошипел Сергей Львович, а потом вздохнул и громко крикнул, – Ира, вернись, мы с тобой не договорили. Ира!
Подождал пару минут, сверля дверь взглядом и, так никого и не дождавшись, пошел за ней сам. Синицын остановился у открытой двери в комнату дочери, оценивая серьезность намерений – в распахнутый чемодан, лежащий на кровати, одна за другой летели вещи под тихое всхлипывание. Трусы, майки, футболки, юбки, платья бесформенной кучей падали в уже немаленькую горку одежды. Скрипнув зубами, мужчина стукнул костяшками в косяк и обречённо произнес:
– Ириша, сама подумай…
– Нравится тебе это или нет, но я буду жить с мужем и отцом своего ребенка! – упрямо повторила Ира, всхлипывая сильнее. – Ты его так запугал, что он со мной даже не разговаривает, а мне нельзя волноваться.
Последние слова едва можно было разобрать через плач, но Синицын подошёл к дочери, мягко сжал ее плечи и осторожно забрал свитер из дрожащих пальцев:
– Ириша, так живите здесь. Никаких проблем в этом я не вижу. Никто же не против. Зачем тебе сдалась эта съёмная квартира? Тут все под рукой, а там что?
– А там мы будем семьёй.
– Ир, ну о чем ты говоришь? Тебе всего семнадцать, ему восемнадцать… Какая семья, если вы даже не говорите?
