Тот все еще пытался их посчитать.
– Приветствуйте компаньона, – рявкнул Гамильтон.
И я, стиснув зубы, натянула на лицо улыбку. А щенки-подростки, умостив попы на ковер, разом завыли. И еще. И еще. Три приветственные песни, от которых многострадальное стекло пошло мелкой трещинкой.
– Что за шум? – нахмурился Марон и встал с колен.
– За той стеной что-то упало, – махнул лапой Гамильтон и с обидой добавил: – Что? Со слухом у меня все в порядке.
В три руки мы пересчитали подростков, почесали пузики и расцеловали носы. Все были на месте. Хотя… Вот эти рыжие веснушки на носу я вижу второй раз!
– Гамильтон, у нас побег. – Я нахмурилась. – Ну-ка, взбодри благородную свору!
Мой компаньон, не меняя позы, рыкнул так, что Марон побледнел. И тут же щенки принялись оправдываться. Мол, пришел Милтон, рассказал, что дядя в мире людей, что дядя серьезно занят и не придет на праздник Первой Луны.
– А еще он сказал, что тут можно поменять жесткие кругляшки на вкусную еду, – застенчиво проговорила малышка с трогательным розовым ободком. – Мы собрали кругляшки и отдали Эштону. Он поменяет кругляшки на еду и принесет.
– Мы подевимся, – прошепелявил самый пухлый из псовьих мальчишек.
– Почему Эштону? Он же разгильдяй! – возмутился Гамильтон.
– Он говорит хорошо. Я, когда вижу чужих людей, все время сбиваюсь на родную речь. – Малышка с ободком вздохнула. – Меня из-за этого в Школу Теней не приняли. Через месяц будет новый набор, я ав-ав-ау!
Малышка растяфкалась, поняла, что опять перешла на родной лай, расстроилась и тоненько заскулила. А я подумала, подумала, а после аккуратно спросила:
– А может, дело в том, что ты мало слов знаешь? Торопишься и, не найдя в памяти нужного человечьего слова, переходишь на родной язык?
– Может быть, – она перестала скулить, – я подумаю об этом.
– Это все хорошо, – Тина нервно заломила руки, – но маленький, одинокий ребенок сейчас плутает в недрах этого гадкого места!
И тут мы поняли, что не сможем просто сесть и подождать, пока вернется Эштон. Подруга сведет нас с ума, а после и сама двинется.
– Хочешь, я вырасту и стану твоим компаньоном? – серьезно спросила малышка с розовым ободком. – Буду следить за тем, чтобы ты правильно оценивала людей и нелюдей.
– Спасибо, милая, но у меня не хватит сил на печать, – с толикой грусти ответила Тина.
– Все может измениться, – философски заметила малышка и почесала лапой за ухом.
Подруга же уперла кулаки в бедра и грозно выгнула бровь. Мы, грустно вздыхая, принялись оправлять одежду и готовиться к выходу в люди.
– Марон, ты что, со мной не согласен? – Тина ткнула в нашу с Гамильтоном сторону. – Эти двое никогда не были особенно заботливыми! Они действительно могут верить, что ребенок справится! Но ты-то должен понимать, как отреагируют повара на говорящего щенка?!
Тут Тина замерла, ее большие серые глаза наполнились слезами, и она со всхлипом выдохнула:
– Его могли ошпарить кипящим маслом… Малы-ыш!
– Она знает, что наша шерсть – наша броня? – тихонечко спросил Гамильтон.
Я же кивнула на дверь в спальню, из которой торчал самый кончик иглы-шерстинки, пробившей тонкое дерево насквозь.
– Я не просто сказала, я показала.
– Значит, спорить бесполезно, – уныло вздохнул пес и поплелся к выходу.
Зато Марон, услышав предположение о кипящем масле, тоже преисполнился спасательного рвения и теперь шел так же быстро, как и Тина.
– Из них получится хорошая пара, – с кошачьим акцентом промурлыкал мой пес.
