На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - страница 18

В это время из-за острова показалась фелюга; сидевшие в ней люди махали красным флагом, что по условию должно было обозначать присутствие в ней наших арабов, оставленных в Ходейде. Подождав приближающуюся фелюгу и приняв арабов, которые действительно приехали не с пустыми руками, мы снова дали ход. Увы, полученные телеграммы, ожидаемые нами с таким нетерпением, остались для нас загадкой, так как ни один из имевшихся на судне шифров не был в состоянии помочь раскрыть их смысл!

Около 1 ч дня (4 июля. – Прим. ред.), с севера показались два парохода, и нам с «Петербургом» снова предстояла работа. Наш пароход оказался чрезвычайно упрямым; он не только не желал исполнять того, что ему предлагалось сигналами, но, видя, что «Смоленск» его догоняет, прибавил, насколько мог, ходу, поставив еще и все наличные паруса. Мы скоро прочли его название: «Ardova» (Glasgow), один из самых важных контрабандистов. Но пароход не обращал никакого внимания на нашу погоню, и, лишь когда, поравнявшись с ним, с крейсера было сделано два холостых выстрела, на «Ардове» подняли английский флаг, не останавливая, однако, машины. Тогда сделано было три боевых выстрела: первый снаряд под нос парохода, 2-й – под корму, 3-й – поверх трубы; «Ардова» остановился.

На нем нашли груз динамита, рельс и динамо-машин, и на ящиках, в которых предметы эти были упакованы, красовались надписи – «Kobe», «Iokohama» и проч. Улики были налицо, и администрации парохода, вместе с командой, было объявлено, что пароход будет арестован, а им самим надлежит, поэтому, приготовиться перебраться на крейсер. Администрация, с капитаном во главе, выслушала это решение спокойно и вскоре прибыла к нам, причем капитан «Ардовы» в беседе с командиром признался, что груз на пароходе – самая настоящая контрабанда. Зато команда парохода, прослышав, что «Ардове» предстоит, вероятно, затонуть, напившись на пароходе, начала буянить и сопротивляться, что до поздней ночи продолжалось и на крейсере, причем один из матросов, здоровенный ирландец, бросился за борт и, не обращая внимания на сновавших вокруг него акул, поплыл к «Ардове», стоявшему неподалеку от «Смоленска». Он оттолкнул с негодованием и ругательством брошенный ему буек, и его с трудом удалось вытащить быстро подоспевшему нашему вельботу.

Я вполне понимаю этот взрыв негодования экипажа «Ардовы», очевидно привыкшего к своему пароходу, расстаться с которым им казалось несчастьем, и не могу вместе с тем не отдать справедливости отличному поведению тех же людей, проявленному ими начиная со следующего утра после поимки парохода. Они по собственному желанию принимали самое деятельное участие в мытье палуб и приборке крейсера; в свободное время англичане веселились с командой, обучая наших своим танцам; матросская пища пришлась им очень по вкусу, и когда через неделю представился случай отправить их в Суэц, пассажиры наши покинули крейсер с большим неудовольствием, высказывая нам свою искреннюю благодарность и наилучшие пожелания. Помещенные в пассажирских каютах и столовавшиеся за нашим столом капитан «Ардовы» с двумя помощниками и двумя механиками – также оказались очень симпатичными и скромными людьми, внесшими некоторое разнообразие в нашу судовую жизнь.

С «Ардовой» мы не порешили ни в этот день, ни в следующий. Дело в том, что когда командиром был предложен на обсуждение вопрос – что делать с пароходом: топить его, или отправлять в Россию, то за первое был мой голос, чуть ли не в единственном числе; прочие все стояли за отправку парохода в Либаву, мотивируя такое решение тем, что приз этот благодаря большой стоимости груза и тому, что сам пароход совершенно новый и плавает лишь 4-й месяц, является очень ценным и топить его слишком жалко. В виду всего этого на «Ардову» были посланы наши люди и «Смоленск» остался при нем в ожидании «Петербурга». Вечером сдали почту, отобранную с «Prinz Heinrich», на проходящий мимо нас английский почтовый пароход «Persia».