Между книжных стеллажей, шумных компаний и искрящихся бокалов шампанского Оскар встречает её с шальными сияющими глазами.
– Вчера я встречался с новыми партнёрами. Это библиотека.
– Рада за тебя, – отвечает она. От неожиданности звучит, как будто ей наплевать.
Он только отмахивается, слишком увлечённый, чтобы обратить на это внимания:
– Огромная библиотека, а в библиотеке – словарь русских фамилий, а в словаре русских фамилий… – Он делает паузу, будто предлагая ей самой догадаться.
– Иголка?
У Варвары отвратительное настроение, она пришла сюда после напряжённого рабочего дня, тяжёлого интервью с неразговорчивым собеседником, очередной рекламной статьи на самую неинтересную тему на свете (время от времени она подрабатывает, сочиняя то о навесных потолках, то о гиппоаллергенных одеялах из козьего пуха) и совсем не настроена играть в угадайку.
Честно говоря, она вообще ни на что не настроена. Варваре хочется разве что добраться до дома (желательно – просто телепортироваться туда, чтобы обойтись без лишних усилий), принять душ и рухнуть лицом в подушку, а потом спать, спать, спать без остановки тысячу лет. Или лучше две тысячи.
Если бы она родилась медведем, то у неё была бы целая зима, чтобы поспать. Три месяца, даже больше. Каждый год. Разве не замечательно?
Медведей никто не трогает – просто боятся. Медведям не пишут в социальных сетях с предложением заглянуть на неинтересную им вечеринку, и медведи, тем более, не соглашаются. Медведям плевать на симпатичных организаторов и на все эти «огромная библиотека, а в библиотеке – словарь, а в словаре…» тоже плевать.
– Иголка? – Оскар на миг застывает, не понимая, в чём дело, а потом широко усмехается. – Нет. Никаких Кощеев Бессмертных.
Надо же. Понял шутку.
Улыбка у него совершенно невероятная, и против воли, Варвара подаётся вперёд. В последний момент она спохватывается и успевает, прищурившись, придать своему лицу подчёркнуто скучающее выражение.
– Ну, если в словаре русских фамилий нет утки, а в утке – зайца, а в зайце – ларца, а в ларце – яйца, а в яйце – иголки, то что тогда?
Она даже головой встряхивает, мол, парниша, чего ты мне паришь?
Получается далеко не так естественно, как обычно в таких ситуациях. Или, может быть, наоборот, слишком естественно, и кто-то другой мог бы трактовать её слова как нежелание разговаривать, но Оскара, видимо, не волнует, что между ним и подушкой она выбрала бы подушку.
Наверное.
– Твоя фамилия, разумеется, – говорит он как о чём-то очевидном или даже очевиднейшем. – Их обычно присваивали священникам, от слова «левит», которое «священник» и означает.
На этот раз Варвара встряхивает головой намного заметнее, почти агрессивно.
– Нет, религия – это не ко мне.
Оскар смотрит на неё долго, оценивающе.
– Я почему-то даже не сомневался.
В общем-то, они оба не похожи на религиозных людей, хотя, конечно, судить книгу по обложке, а человека по внешности – та ещё глупость.
Оскар, кстати, выглядит так, будто пытался соблюсти баланс между вручением Золотого Глобуса и прогулки до мусоропровода: потёртые конверсы (для которых, честно говоря, ещё слишком холодно), чёрные джинсы с дырками на коленях, безбашенно – до самой груди – расстёгнутая рубашка, такая белая, что больно глазам (а из выреза выглядывают контуры очередной татуировки, но Варвара старается туда не смотреть), и поверх неё – абсолютно безумный пиджак, каждый квадратный миллиметр которого усыпан золотыми пайетками.
