– Он о вас ничего не рассказывал.
– Ну что же! Может, так и надо – рассказывать друг о друге как можно меньше.
Сашка удивился, но ничего не ответил.
Алиса была необычайно хороша. На ней было лёгкое белое платье в крупный горошек, на ногах белые носочки и чёрные туфельки.
– Слушай, Алиса, – сказал Сашка, когда они, старательно обходя лужи, направились к техникуму, – отчего у твоего дяди такой шрам? Он похож на след пули.
– У нас в семье об этом не любят говорить. Я мало что знаю. Но однажды я нечаянно услышала, как об этом говорили мать с отцом. Я поняла, что горло дяде прострелил Рихард Клотц.
– Рихард Клотц! Герой Гражданской войны! Прославленный чекист! Председатель…
– Т-с-с! Поклянись, что забудешь, что я тебе только что сказала!
– Уже забыл!
– Дядя чуть не умер. Потерял много крови. Каким-то чудом пуля не задела гортань и сонную артерию. Едва оправившись, он уехал на Украину и работает сейчас в Боярке под Киевом.
– Боярка – это же станция, где Павка Корчагин…
– Да, да, та самая.
– И кем работает твой дядя?
– Просто рабочим на железной дороге.
– За что же Клотц стрелял в него?
– Саша! Всё! Я тебе больше ничего не скажу! А, сказать по правде, сама не знаю. Но ты, пожалуйста, не говори отцу, что дядя Жорж приехал и ничего не спрашивай.
– Хорошо, хорошо, я уже придушил своё любопытство!
– Только ты не подумай! Мой дядя не враг. Может ведь и герой Гражданской войны ошибаться и стрелять в своего.
– Я не сомневаюсь, что дядя Жорж не враг.
3. Выпускной вечер и последний спектакль
Перед тёмно-розовым зданием техникума стояло несколько легковых автомобилей, вокруг которых, со скучающим видом ходили их водители: одни курили, другие внимательно поглядывали на подходивших людей. Пахло табачным дымом и бензином.
В фойе толпились преподаватели в строгих костюмах и галстуках, выпускники в торжественно-белых рубашках. В открытые окна вливалась приятная прохлада со свежими запахами дождя, мокрых листьев и травы.
– Сашка! Ты слышал? Начальство приехало нас поздравлять! Сам Рихард Иванович Клотц! – сказала подошедшая к ним Фрида Гюнтер, единственная девушка выпускница мехтехникума, высокая, сильная, с крупными чертами лица и копной кудрявых волос. – Это правда, что ты отказался от направления в институт?
– Правда.
– Ну и дурак! А знаешь, кто взял твоё направление? Костя Винтерголлер!
– Да и на здоровье!
– Так ведь он дурак похлеще тебя!
– У тебя все дураки, надо же среди них выбрать одного!
– А ты куда смотрела? – накинулась Фрида на Алису.
– Разве она нянька мне? – сказал Александр.
– Она будет твоей женой, кому же, как не ей, смотреть за тобой!
– Всё-то ты, Фридка, знаешь! Кто тебе такое сказал? – сверкнула на неё глазами Алиса.
– Зачем мне говорить? Разве не видно, как вы друг на друга смотрите? Ты не обижайся. Сашка меня знает и не обижается, я всем говорю, что думаю – привычка такая. Даже преподавателям. Помнишь, Сашка, как Вольдемар Августович мне сказал: «Что ты, Фрида, сегодня такая помятая? Наверное, всю ночь под кем-то лежала?» А я ему ответила: «Я вам сейчас дам по физиономии, уйду, и вы будете объяснять начальству, почему я не хожу на ваши занятия».
– И что?
– Проучила его – с тех пор обходит меня стороной.
– Пойдёмте, актовый зал уже открыли! – сказал Сашка.
На сцене зала стоял стол президиума, накрытый красным сукном. За него сели пять человек. В центре оказался крупный мужчина с неровно поседевшей, когда-то рыжей шевелюрой, с белёсыми бровями и ресницами, с красным лицом, изборождённым глубокими морщинами и небольшими глубоко посаженными глазами – всеми фенотипическими признаками немца. Встретишь такого где-нибудь в Занзибаре, непременно подумаешь: «Немец, ей богу, немец!», – и окажешься прав.
